Tuesday, June 10, 2014

1 Забвению не подлежит О репрессиях 30-х - начала 50-х годов в Нижегородской области

ЗАБВЕНИЮ НЕ
ПОДЛЕЖИТ
О репрессиях 30-х - начала 50-х годов в Нижегородской области
Книга первая
НИЖНИЙ НОВГОРОД
ВОЛГО-ВЯТСКОЕ
КНИЖНОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
1993










ББК 63.3(2Р*4НН) 3-12
Издание осуществлено за счет средств спонсоров"
Редакционная коллегия: A. IL Арефьев, В. С Забурдяев, А. А. Кулаков, А. К. Поляков, А. Г. Хрусталев
Составители: А. П. Арефьев, В. А. Казаков, В. В. Смирнов
Вступительная статья докт. ист. наук А- А. Кулакова, канд. пед. наук Л. П. Гордеевой
Забвению не подлежит: О репрессиях 30-х — 3-12 начала 50-х годов в Нижегородской области. Книга первая/Сост. А. П. Арефьев, В. А. Казаков, В. В. Смирнов.— Нижний Новгород: Волго-Вятское кн. изд-во, 1993.— 336 с, ил.



ISBN 5-7420-0500-8



Сборник воспоминании, писем, документов рассказывает о судьбах нижегородцев, ставших жертвами произвола и беззакония в период 30-х — начала 50-х годов. В книге приведены биографические сведения о репрессированных, подготовленные на основе архивных материалов. Для широкого круга читателей.
0 0503020900—001
3   М140(03).93   3'92 ББК 63.2 (2Р-4НН)
ISBN 5-7420-0500-8
Волго-Вятское книжное издательство, 1993

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Книга написана на основе материалов Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории, Нижегородского областного центра документации новейшей истории (НОЦДНИ) и других источников, используемых впервые и являющихся безмолвными свидетелями дошедших до нас трагических и кошмарных событий тех лет. Невозможно вернуть к жизни безвинно погибших, исправить исковерканные человеческие судьбы. И простить такой «геноцид» тоже нельзя, ибо нет прощения поправшим самое свят тое — жизнь, справедливость и человечность.
В сегодняшней сложной и противоречивой действительности нельзя забывать суровые уроки истории, нельзя допустить их повторения. Пусть происшедшее в те далекие годы послужит грозным предостережением для всех живых: «Люди, будьте терпимее и гуманнее, будьте добрее и человечнее, ибо жизнь каждого неповторима».
Эта книга — дань памяти тем людям, которые были принесены в жертву во имя установления диктатуры в 30-е годы — начале 5С-х годов. В ней помещены письма, воспоминания, документы, рассказывающие о сломленных судьбах и вере в справедливость и передающие реальное представление о том сложном, бередящем наши души периоде. Это как бы живые голоса из прошлого тех, кто был репрессирован, сидел в лагерях и выстоял, и личные впечатления тех, чьи детство и юность пришлись на 30—50-е годы. Трагичность судеб людей прослеживается и в биографических справках о репрессированных, приведенных во второй части книги.
Биографические справки расположены по главам. Однако такое деление в некоторой степени условно, так как значительная часть арестованных была осуждена по нескольким пунктам 58 статьи. В главах биографические сведения размещены в алфавитном порядке.
Год смерти приговоренных к высшей мере наказания указывается по дате приговора. Если родственникам расстрелянных были выданы свидетельства о смерти значительно позднее и наблюдаются
3

расхождения в датах, это оговаривается в подстрочном примечании.
В биографических справках не указаны даты проведения дополнительных расследований органами прокуратуры по реабилитации. Они предшествовали отмене внесудебных (особых совещаний, «троек» и т. п.) и судебных решений.
Незначительное количество биографических справок не имеет сведений о начальной трудовой деятельности, месте рождения и дате смерти, что связано с отсутствием таковых как в архивных документах, так и у родственников, близких и знакомых.
К сожалению, составителям не удалось разыскать фотографий ко всем биографическим справкам на репрессированных. Однако и помещенные в сборнике помогут читателю зримо увидеть тех, кто безвинно пострадал в годы сталинщины. Вглядитесь в их лица. У каждого из них были мечты, реальные планы, и как трагичны их судьбы.
Книга подготовлена авторским коллективом сотрудников Нижегородского областного центра документации новейшей истории А. П.
Арефьевым, Т. Б. Волковой, Н. П. Егошиной, В. А. Казаковым, А. И. Ленюшкиной, В. В. Смирновым. Именной указатель составлен Л. П. Гордеевой.
Авторский коллектив выражает глубокую признательность Государственному архиву Нижегородской области, историко-архитек-турному музею-заповеднику, музею А. Д. Сахарова, Нижегородской епархии, обществу «Мемориал» и всем, кто оказал содействие и помощь в подготовке сборника.
Редакционная коллегия и авторский коллектив будут признательны всем, кто пришлет отклики на книгу. После изучения, систематизации и проверки по документам все замечания будут учтены при дальнейшей работе. Мы обращаемся к читателям с просьбой присылать документы, фотографии, письма, воспоминания и другие материалы, которые будут рассмотрены и использованы при подготовке новой книги.
Книга, что вы держите в руках, увы, могла быть и не издана. Но нашлись добрые и отзывчивые люди, спонсоры, которые сегодня восприняли трагедию описываемых в ней событий и, не колеблясь, пришли на помощь. Мы обязаны назвать их имена, чтобы вы знали их. Благородство должно быть гласно. Книга «Забвению не подлежит» издана благодаря финансовому содействию: фирмы НП КИФ (руководитель А. П. Кузнецов); товарищества с ограниченной ответственностью «Авантаж» (О. А. Арефьев); обкома профсою.
4

за работников госучреждений (А. А. С та р о ст и на); нижегородского коммерческого банка «Нижегородец» (Г. В. Андрианов)^ коммерческого банка «Ассоциация» (В. А. Муравьев); Агропромышленного коммерческого банка (В. А. Рогожин); НПП «Технолог» (А. П. Шипнлов); фирмы «ННцентр» (Н. А. Воробьев); товарищества с ограниченной ответственностью «Негоциант» (Д. В. Цыганков); ГКАФ «Волжанка» (В. П. Карасев); малого предприятия «Научно-производственное общество» (А. В. Ко-ротин); Инкотрансбанка (Н. А. Михалицин); Нижегородского филиала Газпромбанка (Г. Е. Белов); Нижегородского агентства торговли оптом (В, В. Мальцев); Управления Министерства безопасности Российской Федерации по Нижегородской области; издательства «Нижний Новгород» (В. К. Красу но в).

ЗА ПРАВДУ ИСТОРИИ/ ЧЕСТЬ И ДОСТОИНСТВО ЛИЧНОСТИ
Книга эт*а необычная. Это часть (нижегородская) большой общесоюзной «Книги памяти» жертвам сталинизма, которая создается сейчас в стране. Она вызваига к жизни начавшимся во второй половине 80-х годов процессом обновления нашего общества, направленным на очищение политической, экономической, социальной, духовной сфер жизни общества, всех сторон общественной жизни от тех деформаций, которые сегодня общественное сознание связывает с понятием сталинизма и сталинщины. Это — книга утверждения попранной справедливости, общенародного покаяния, возвращения заглушённой в молодых поколениях исторической памяти. Она — проявление того большого интенсивного процесса формирования нового исторического сознания общества, которое освобождается от иллюзий, стереотипов, штампов и лозунгов нашей идеологизированной, героико-ми-фической истории, призванных исторически объяснить политические установки на будущее. От такого понимания истории, от такого отношения к прошлому общество сегодня уходит — уходит медленно, болезненно, драматично.
С большими трудностями сегодня утверждается в сознании общества новое понимание истории, исторической правды и смысла уроков истории. Утверждается понимание того, что история — это жизнь народа, это развитие общества во всей сложности, противоречивости этого процесса.
Для нового исторического сознания важно понимание того, что история чему-то нас учит. Не исправлять историю, а понять ее уроки, которые она преподносит каждому поколению. Великий русский историк Василий
6

Осипович Ключевский мудро писал: «...История учит даже тех, кто у нее не учится: она их проучивает за невежество и пренебрежение. Кто действует помимо ее или вопреки ее, тот всегда в конце концов жалеет о своем отношении к ней. Она пока только сечет своих непонятливых или ленивых учеников, как желудок наказывает жадных или неосторожных гастрономов, не сообщая им правил здорового питания, а только д^вая им чувствовать ошибки их в физиологии и увеличении их аппетита. История — что власть: когда людям хорошо, они забывают о ней и свое благоденствие приписывают себе самим; когда им становится плохо, они начинают чувствовать и ценить ее благодеяния»1.
Сегодня обществу плохо, и оно начинает ценить необходимость истории, но, рассуждая по Ключевскому, оно еще не научилось «ценить ее благодеяния», т. е. еще не научилось «жить по ней». Жить по истории — это, на наш взгляд, знать прошлое, понимать смысл действий и помыслов наших предшественников, уважать их деяния и постараться понять, чему же их жизнь и опыт учит нас.
Знать и уважать историю, значит понять и самих себя: кто есть такие и откуда мы? Именно в знаний и понимании истории можно найти ответ на те мучительно сложные вопросы, которые встали перед возрождающимся обществом. «Книга памяти» — и ответ на эти вопросы, и поиски нового осмысления истории.
Как известно, реабилитация жертв сталинских репрессий 30—50-х годов началась юразу же после смерти Сталина и особенно активно развернулась с 1956 г. Из лагерей были освобождены сотни тысяч заключенных, с тысяч людей были сняты ложные обвинения, многие безвинно пострадавшие государственные работники, хозяйственные и военные руководители, ученые, декели •культуры, рабочие и крестьяне были полностью реабилитированы.
Н'ачиная с 1962 г. работа по реабилитации репрессированных в годы сталинщины была постепенно свернута.
Перестройка и связанные с ней процессы демократизации, гласности, укрепления законности требовали восстановления исторической правды и справедливости, новых политических оценок прошлого, выполнения нрав-
1 Ключевский В,. О. Письма. Дневники.Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 265—266.
7

ственного долга перед памятью старших поколений. Появилась возможность сказать правду о нашей истории.
Систематическая работа в этом направлении началась с 1987 г., когда были приняты государственные решения и созданы организационные условия для переоценки всех политических процессов 30—40-х и начала 50-х годов и пересмотра «дел» граждан, репрессированных сталинским режимом. В центре и на местах были созданы реабилитационные комиссии, открыты многие архивы, спецхраны библиотек, история советского общества стала одной из центральных тем печати, радио и телевидения, сложилось массовое общественное движение в поддержку жертв сталинщины. Эту работу возглавила Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40-х и начала 50-х годов, созданная в сентябре 1987 г. под руководством М. С. Со-ломенцева, затем А. Н. Яковлева. Сегодня в общественном сознании формируется полное, целостное представление о сущности сталинизма, социальной базы, политических условий, причин этого явления. В ходе этой работы уже в 1988 г. были реабилитированы лица, репрессированные по таким крупным политическим процессам 30—40-х годов, которые в свое время широко пропагандировались как разгром антисоветских шпионских центров и организаций и о которых не было ничего известно общественности ни в 30-е годы, ни в последнее время. Таких процессов было несколько десятков.
Были пересмотрены дела так называемых блоков и организаций: «антисоветский правотроцкистский блок», «ленинградское дело», «военно-фашистский заговор», «антисоветская троцкистская военная организация», «Союз марксистов-ленинцев», «Московский центр», «Кремлевское дело», «антисоветский объединенный троц-кистско-зиновьевский центр», «Параллельный антисоветский троцкистский центр», «московская контрреволюционная организация — группа «Рабочая оппозиция», «еврейский антифашистский комитет».
В 1989 г. были рассмотрены дела так называемой «антипартийной группы правых Сдепкова и других («бухаринская школа»)»; «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других», о так называемом «национал-уклонизме».
Анализ документов и материалов, связанных с круп
8

ными политическими процессами, показал, что в*се они явились следствием нарушения законности и вопиющего произвола. Материалы по ним грубо фальсифицировались по личному указанию Сталина. Ни «блоков», ни «центров» в действительности не существовало. Их создавали искусственно. Проходившие по политическим процессам лица в судебном порядке реабилитированы.
Большое значение в ускорении процесса реабилитации жертв сталинских репрессий 30—50-х годов имел Ук'аз Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г., признавший незаконными решения внесудебных органов — «троек», «двоек» НКВД-УНКВД, коллегий ОГПУ и особых совещаний НКВД-МГБ-МВД СССР, а граждан, репрессированных этими решениями, реабилитированными. Была осуждена «правовая» основа массовых репрессий. Как известно, важным звеном в создании этой «правовой» основы стало принятое по инициативе Сталина постановление ЦИК Союза ССР от 1 декабря 1934 г. об ускоренном и упрощенном порядке рассмотрения уголовных дел о «контрреволюционных преступлениях». Документом предлагалось вести дела о террористических организациях и актах в ускоренном порядке и завершать их в 10-дневный срок, судебным органам не задерживать исполнения приговоров из-за ходатайств о помиловании, так как эти ходатайства не принимаются Президиумом ЦИК к рассмотрению, и органам Наркомвнудела приводить приговоры о высшей мере наказания немедленно в исполнение. Этим постановлением ЦИК был запущен в дело послушный и безотказный карательный механизм внесудебной расправы: коллегии ОГПУ, особые совещания, «двойки», «тройки». Наряду с руководством ОГПУ-НКВД в них входили первые секретари ЦК республик, обкомов и крайкомов партии, республиканские, краевые, областные прокуроры1. <
Во имя утверждения личной власти Сталина, формирования тоталитарной системы использовались й оправдывались любые средства. Сталинизм и созданная им машина по борьбе с малейшими отклонениями от официальной идеологии и политической практики привели к уничтожению цвета нации, нанесли непоправимый ущерб советскому обществу, народу.
1 Пирожков В. И еще о реабилитации//Неделя. 1990. № 20. С. 11—12.
9

Указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. ускорил всю работу по реабилитации, проводимую в стране; практически Закончена работа по восстановлению в законных правах лиц в соответствии с данным Указом. Всего в 1988—1989 гг. и первой половине 1990 г. реабилитировано около 1 миллиона граждан. Общее число тех, кому возвращено доброе имя, составляет более 2 миллионов1.
Тщательное и кропотливое изучение архивных материалов специально «созданными в центре и на местах группами работников позволяет определить масштабы трагедии, которую пережил наш народ. С 1930 по 1953 г. по обвинению в контрреволюционных и других государственных преступлениях судебными и разного рода внесудебными органами было осуждено 3 778 234 человека, из них приговорено к высшей мере наказания — расстрелу 786 098 человек2.
Работа по реабилитации продолжается в центре и активно развертывается на местах. Комиссии, созданные в республиках, краях и областях, ведут поиск мест захоронений репрессированных лиц, которые объявляются официальными кладбищами и местами скорби, оказывается материальная помощь родственникам.
В Нижегородской области к середине 1990 г. полностью отменены все внесудебные решения и осуждены внесудебные массовые репрессии сталинщины. Ведется р'абота по реабилитации невинно пострадавших граждан. На октябрь 1990 г. было пересмотрено 1749 судебных дел, по которым реабилитирован 1831 человек8. Управлением КГБ за 1988—1990 гг. было рассмотрено более 1600 обращений граждан по вопросам, связанным с реабилитацией. Реабилитированным и их родственникам сообщались имеющиеся в делах сведения биографического характера, возвращались хранившиеся в делах личные документы, письма, фотографии, рукописи и другие материалы. Были разысканы места захоронений. Горисполком принял постановление о признании основным местом захоронений жертв репрессий Бугровское кладбище Н. Новгорода. Там будет создан мемориал4.
1 Известия, 1990. 6 июня.
2 Реабилитация: КГБ СССР сообщает//Правительственный вестник. 1990. № 7.
8 Нижегородская правда, 1990. 21 октября. 4 Там же.
10

Каковы масштабы и особенности политических репрессий—трагедии, которую пережили нижегородцы (горьковчане) в 30-е — начале 50-х годов? Анализ документов позволяет выделить две волны репрессий, провоз дившихся в Горьковской области в 30-е го'ды: период с 1936 по май 1937 г. и период с июня 1937 по 1940 г.
Непосредственное влияние на обстановку в Горьковской области оказали крупные политические процессы, проведенные в отношении видных деятелей партии и Советского государства в августе 1936 г. и январе 1937 г., а также постановление ЦК ВКП(б) об итогах обмен'а партийных документов в Горьковской краевой парторганизации.
19—24 августа 1936 г. в Москве в открытом судебном заседании военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело о так называемом «антисоветском объединенном троцкистко-зиновьевском террористическом центре»1. Суду были преданы Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и другие активные участники троцкистской и зи-новьевской оппозиций, а также бывшие члены компартии Германии, всего 16 человек. Они были осуждены к выо шей мере наказания, как сказано в приговоре, «за проведение антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству С. М. Кирова и подготовку террористических актов про* тив руководителей партии и правительства»2.
Среди проходивших по этому делу был проживавший в г. Горьком В. П. Ольберг. Валентин Павлович Ольберг являлся членом компартии Германии. В 1932 г. за фракционную деятельность он был исключен из партии. В июле 1935 г. прибыл в СССР на постоянное жительство и работал преподавателем педагогического иститута в г. Горьком.
5 января 1936 г. при полном отсутствии данных, свидетельствовавших о преступной деятельности, В. П. Ольберг был арестован. Через месяц после ареста от него были получены признания, что он нелегально приехал в СССР якобы по специальному заданию Л. Д. Троцкого «с целью ведения троцкистской контрреволюционной работы и организации террористического акта над т. Сталиным»3. В. Ольберг показал, что с начала 1930 г.
1 См.: Партработник. Орган Горьковского крайкома ВКП(б). 1936. № 7—8. С. 4—18.
2 Там же. С. 19—22.
3 Там же. С. 10.
11

начал заниматься троцкистской деятельностью, «был лично связан с Троцким и его сыном Львом Седовым, выполнял ряд поручений Троцкого... являлся его эмиссаром»1. Сейчас стало известно, какими методами добивались этих признаний. После допроса 25 января 1936 г. Ольберг писал в заявлении следователю: «Я, кажется, могу оговорить себя и сделать все, лишь бы положить конец мукам... Я сделал несчастными не только себя, но и жену мою, брата»2.
В ходе следствия были сфабрикованы обвинения о том, что троцкистскл-зиновьевский блок через Ольберга был связан с иностранными разведками, пользовался услугами шпионов3. Роль агента германского гестапо отводилась брату В. Ольбер'га Паулю. Пауль Ольберг с июня 1935 г. работал инженером-химиком в горьков-ском тресте «Союзмука». После его ареста от него добились показаний, что он «связал своего брата В. Ольберга с гестапо и оказал В. Ольбергу содействие в получении из гестапо паспорта гражданина республики Гондурас»4. Дело в отношении Пауля Ольберга было выделено в особое производство5, его как немецкого шпиона ждала участь брата. Только в июне 1988 г. пленум Верховного суда СССР отменил приговор и прекратил дело о так называемом «антисоветском объединенном троц^ кистско-зиновьевском центре» за отсутствием состава преступления, В. П. Ольберг был реабилитирован8.
А в 1936 г. В. Ольберг под давлением следователей назвал «скрытых троцкистов», находившихся в г. Горьком, из которых он якобы организовал террористическую группу. В закрытом письме ЦК ВКЩб) «О террористи^ ческой деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока», разосланном в обкомы, крайком мы, горкомы, райкомы партии 29 июля 1936 г., были названы имена Елина и Федотова, которые якобы помогли Ольбергу «легализовать себя и организовать террористическую группу, подготовлявшую убийство вождей партии»7. В этом письме ЦК ВКЩб) информировал, что в течение 1936 г. органами НКВД был вскрыт ряд тер*
1 Партработник. 1936. №7—8. С. 10.
2 Известия ЦК КПСС. 1989. № 8. С 86. 8 Там же. С. 109.
4 Партработник. 1936. №7—8. С. 11. 6 Там же. С. 18.
6 Известия ЦК КПСС. 1988. № 6. С. 102.
7 Там же. С. 115.
12

рористических групп, троцкистов и зиновьевцев, в том числе и в г. Горьком, которые ставили своей задачей подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства. Террористическая группа в г. Горьком была организована для убийства Сталина. Как говорилось в письме ЦК, убийство предполагалось совершить во время первомайских празднеств 1936 г. В этих целях руководитель троцкисткой организации ректор пединститута И. К. Федотов должен был командировать террористов в Москву под видом отличников учебы пединститута и обеспечить таким образом возможность участвовать в демонстрации на Красной площади1,
О том, как фабриковали «контрреволюционную группу» и «дело» Елина, свидетельствует выступление одного из руководителей области Ю. Кагановича на V областной партконференции, где он пояснял: «Вопрос о Елине и весь вопрос в целом очень тщательно анализировался, разбирался в НКВД, в обкоме партии, ЦК ВКП(б), разбирался под углом того, кто, как и насколько был связан с Елиным»2. Это привело к тому, что в сфальсифицированную террористическую организацию были включены преподаватели и студенты педагогического института, Горьковского института марксизма-ленинизма, те, кто в разное время работал вместе с М. Л. Елиным.
2 октября 1936 г. военная коллегия Верховного суда СССР приговорила к расстрелу 25 человек — членов якобы существовавшей в г. Горьком в 1930—1936 гг. троцкистско-зиновьевской оорганизации. Как руководители этой организации были обвинены Елин, Федотов, Фуртичев.
Марк Львович Елин начал трудовую деятельность с 15 лет на кожевенной фабрике. Бойцом Красной Армии в 1920 г. он вступил в ряды РКП (б). С декабря 1920 по 1925 г. — на комсомольской работе в Луганске, зав. отделом Юго-Восточного бюро ЦК РКСМ, зам. зав. орготделом ЦК ВЛКСМ. В 1930 г. по окончании Института красной профессуры был направлен в Н. Новгород, где работал директором подготовительного отделения ИКЛ, в 1932—1933 гг. — зав. культпропотделом Горьковского горкома, в 1933—1935 гг. — секретарем Свердловского райкома партии. Был делегатом XVII съезда ВКП(б). В 1935 г. М. Л. Елин был зав. отделом культуры и про
1 Известия ЦК КПСС. 1988. N° 6. С. 107.
2 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 4. Л. 378.
13

паганды ленинизма Горьковского крайкома, затем первым секретарем Дзержинского горкома партии1.
Иван Кузьмич Федотов вступил в партию в 1919 г. В 20-е годы был на партийной работе на Украине, затем в Вятке. В 1930—1934 гг. учился на подготовительном отделении ИКП в Н. Новгороде, затем в Горьковском институте марксизма-ленинизма. В 1934 г. И. К. Федотов был направлен в Горьковский педагогический институт, где до ареста в 1936 г. работал ректором института2.
Яков Абрамович Фуртичев, член партии с 1919 г., в 1932—1935 гг. преподавал философию в Горьковском НМЛ, откуда был уволен как исключенный из партии в ходе партийной чистки. В 1936 г. он был преподавателем Горьковского пединститута3.
Среди осужденных по этому делу были преподаватели пединститута Е. М. Бочаров, А. X. Кантор, А. С. Соколов, Н. Е. Нилендер, А. В. Банов, И. Ю. Нелидов, И. А. Масленников, С. П. Распевакин, студент А. В. Лактионов, а также лица, проживавшие в Москве (брат Е. М. Бочарова — преподаватель МГПИ Ю. М. Бочаров), Архангельске, Минске, Днепропетровске.
М. Л. Елин был обвинен в том, что через Ольберга установил и поддерживал связи с Л. Д. Троцким, вместе с Федотовым и Фуртичевым разработал план совершения террористических актов над Сталиным и другими руководителями партии и правительства. Федотов и Кантор совместно fc другими преподавателями пединститута якобы готовили метательные снаряды для целей террора. Это обвинение было совершенно неправдоподобным: представленные как вещественные доказательства этого эпизода обвинения чугунные шары являлись учебными экспонатами по физике и были изъяты из физического кабинета пединститута. Необоснованными были и обвине. ния Елина и других в террористической деятельности, в связях *с Троцким, т. к. по делу, например, не было установлено, знал ли Л. Седов Елина. Все обвинения были основаны на собственных признаниях обвинявшихся. Позднее бывшие сотрудники НКВД СССР, проводившие расследование по этому делу, были осуждены за фальсификацию дел4.
1 НОЦДНИ. Ф. 244. On. 1. Д. 04—16 (6). Л. 12.
2 Там же. Ф. 344. On. 1. Д. 333. Л. 14; Ф. 30. On. 1. Д. 1447. Л. 318.
8 Там же. Ф. 266. On. 1. Д. 45. Л. 198.
4 Там же. Ф. 3. Оп. врем. хр. Д. 26.—1989 г.
14

16 октября 1936 г. военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело еще ОДНОЙ группы «контрреволюционеров». Среди тех, кто был осужден и приговорен к расстрелу за «участие в контрреволюционной троцкистской террористической организации», были бывший преподаватель Горьковского ИМЛ Александр Тихонович Поляков и слушатель ИМЛ Шамиль Махмудбеков. Среди «сподвижников» Елина был назван и профессор, зав. кафедрой Горьковского ИМЛ Я. К. Мергин. В биографии Яна Карловича Мергина, члена партии с 1916 г., работа в московской милиции и ЧК, подпольная работа в Риге, Либаве. После тюремного заключения Мергин был выслан из Латвии в СССР, работал в Юго-Восточном бюро РКП (б), затем закончил Свердловский комуниверситет, ИКП и с основания Горьковского ИМЛ (1932 г.) преподавал политэкономию. В 1936 г. он был «разоблачен» как «враг партии и народа».
Собрание актива Горьковской партийной организации одобрило и приветствовало приговор о расстреле проходивших по делу о так называемом «антисоветском объединенном троцкистско-зиновьевском центре»1.
Горьковская парторганизация, отзываясь на призыв ЦК ВКП(б) «до конца искоренить троцкистско-зинрвь-евских мерзавцев — шпионов и вредителей»2, проводила работу по выявлению «врагов партии и народа» в крае. Уже в сентябре 1936 г. в г. Горьком исключили из партии группу «контрреволюционных троцкистов» — 22 человека3, кроме того была «выявлена» группа троцкистов и зиновьевцев, участвовавших в партийных дискуссиях в 1925—1930 гг.
Проходивший в сентябре 1936 г. пленум крайкома партии отметил, что Горьковская парторганизация «извлекла для себя серьезные уроки из дела Елина и других, воспитывая на этих примерах дух воинственности в членах партии»4. На каждом партийном собрании, на каждом активе говорили об этом «деле». Не случайно на Свердловской райпартконференции г. Горького (она длилась 12 дней) в 1937 г. делегаты конференции пытались обвинить руководящих работников района и города в прямой связи с «врагом народа» Елиным.
В январе 1937 г. был проведен судебный процесс по
1 Партработник. 1936. № 7—8. С 2.
2 Там же. JSfe 9—10. С. 3.
3 Там же. С 17.
« НОЦДНИ. Ф. 2. On. 1. Д. 4. Л. 378.
15

делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра». Г. Л. Пятаков, К. Б. Ра дек, Г. Я. Сокольников и другие, всего 17 человек, были обвинены в измене родине, шпионаже, диверсиях, вредительстве, подготовке террористических актов1. Вновь по всей стране, в том числе в г. Горьком и области, прошла волна «клокочущих ненавистью и гневом» собраний. Как писал журнал Горьковского крайкома и обкома ВКЩб) «Партработник», советский народ на этих собраниях выражал свою волю — «стереть с лица земли» изменников2.
Готовность обвинять и выявлять изменников проявляли не все члены партии и беспартийные. Например, в постановлении полиотдела Горьковской железной дороги были приведены факты, свидетельствовавшие, по мнению политотдела, о притуплении политической бдительности. 16 августа 1936 г. на профсоюзном собрании Гор-транслеса, посвященном сообщению Прокуратуры СССР о предании суду троцкистска-зиновьевского террористического центра, в прениях никто не выступил, отказался выступать и кандидат в члены партии Фунтов, несмотря на сделанное ему предложение. 26 августа было проведено второе собрание. После информации о приговоре суда беспартийные члены коллектива опять не выступали, а коммунисты говорили о бдительности вообще. Ни,-кто из выступавших, отмечало постановление политотдела, не вспомнил о Варламове, Хомчикове, которые в 1935 г. после убийства С. М. Кирова при чтении закрытого письма ЦК ВКЩб) выступили в защиту Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева.
Более того, при обсуждении материалов судебного процесса над Каменевым и Зиновьевым на партийном собрании коммунистов станции Горький коммунист Ше-стеркин заявил: «Не можете их расстрелять, они были нашими вождями»3. Как подчеркивалось в постановлении политотдела Горьковской железной дороги, парторг станции Ф. И. Есин «не разоблачил выступавшего (Ше^ стеркина.— Л. Г.) и не использовал этот факт для усиления политической бдительности и большевистской воинственности членов своей парторганизации». Впоследствии Федор Иванович Есин был исключен из партии «за укрывательство троцкистов», арестован и осужден.
1 Партработник. 1937. № 2. С. 20—34.
2 Там же. С. 18.
3 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. врем. хр. Д. 48.—1989 г. Л 2.
16

Определенное противодействие репрессиям было и в органах НКВД. Например, оперуполномоченного УНКВД по-Горьковской области М. М. Меркулова арестовали за то, что «с недоверием относился к борьбе с врагами пар^ тии». Обмениваясь со своими сотрудниками о ведении дел «врагов народа», М. М. Меркулов высказывал свое мнение, что «нельзя привлекать людей за антисоветскую агитацию, если они не проводят вредительской деятельности». Так, возмущались авторы письма-доноса в парт,-ком УНКВД, он понимал свободу слова, Конституцию СССР1.
Некоторые коммунисты выражали недовольство проводимыми политическими процессами и репрессиями. Например, по словам специалиста областной конторы «Союзплодовощ» И. И. Войчелюнаса, «Советская власть арестовывает много невинных людей»2. Преподаватель Горьковского ИМЛ М. X. Кантор на партийном собрании института по существу выступил с защитой Л. Б. Каменева и Г. Е. Зиновьева как непричастных к убийству С. М. Кирова3. Своим мнением о судебных процессах делится зав. здравотделом Ждановского района В. А. Журавлев: «Расстреливают всех старых большевиков. С кем же останется товарищ Сталин — с одними аплодисментами?»4. Но это были отдельные выступления, не менявшие общей атмосферы напряженности, в которой члены партии и беспартийные не могли откровенно и открыто выражать свои сомнения, свое отношение к репрессиям. Состояние неуверенности коммунистов в такой тяжелой обстановке показывают и высказывания зам. начальника ОТК Первомайского чугунолитейного завода С. М.Брангина. Семен Михайлович разъяснял члену партии Забродину: «Нам трудно понять причины привлечения их (Каменева, Зиновьева, Тухачевского.— Л. Г.) к ответственг ности... У меня дома только два портрета — Ленина и Сталина — больше я боюсь вешать»5.
На всех участках хозяйственного и культурного строительства в области нагнеталась атмосфера всеобщей подозрительности. В различных документах, постановлениях подчеркивалось, что необходимо «критическое отг ношение к людям, настороженное отношение к выступле-
1 НОЦДНИ. Ф. 7220. Оп. 3. Д. 181. Л. 17—20.
2 Там же. Ф. 3. Оп. врем, хр Д. 41а—1989 г. Л. 17.
3 Там же. Оп. 401. Д. 382. Л. 3.
4 Там же. Ф. 1675. Оп. 2. Д. 1а; Л. 115, 117.
5 Там же. Ф. 3. Оп. врем. хр. Д. 29—1989 г. Л. 13.
2 Зак. 3782
17

ниям и делам, придирчивое разбирательство во всех неполадках — в производстве, сельском хозяйстве, культ турном строительстве»1. Поиск «врагов народа», вредителей усиливался по всей Горьковской области.
Таких врагов обнаружили, например, в Дзержинской партийной организации. На V Горьковской областной партконференции отмечалось, что в Дзержинске действо;-вала «рука Пятакова», присылавшего сюда своих людей. Выступая на партконференции, секретарь Дзержинского ГК ВКЩб) И. В. Исаков подчеркивал, что все основные заводы города были «подвержены вредительской работе»: так, на заводе имени Свердлова «разоблачили» 8 человек во главе с директором завода Казиницким и его заместителем Н. Д. Жиляевым, на заводе № 96 арестовали 15 человек во главе с бывшими двумя директора, ми Волковым и Хомутовым, главными инженерами, главным технологом и бывшим секретарем парткома Внуком. К городской партконференции, доложил Исаков, «разоблачили» в шпионской и вредительской работе 36 чело-век2.
Что представляли из себя «враги» и «вредители» и как их разоблачили? Так, директор завода имени Свердлова Казиницкий, член партии с 1917 г., занимал крупные посты в Красной Армии, владел несколькими иностранными языками. «Инженер-академик, с большой эрудицией, всесторонне образованный»,— говорил о нем Иса^ ков. Так же он характеризовал и начальника строительства (ЗСК) Дзержинска С. Б. Адамского, члена партии с 1918 г., который владел несколькими иностранными языками, ездил в командировки за границу. «Разоблачили» его, по утверждению Исакова, потому что он «всегда буквально все знал»3. А главным преступлением Ка-зиницкого и Адамского была «исключительная дружба с Елиным». С. Б. Адамский, Н. Д. Жиляев и другие «вре-дителиь-троцкисты» были разоблачены в ходе проводимых на предприятиях партийных собраний, исключены цз партии как «троцкисты-двурушники». За исключением из партии следовал арест органами НКВД.
Фальсифицировались «дела» с целью борьбы против «троцкистских последышей» и в других городах области. В постановлении бюро Горьковского обкома ВКЩб) от 13 февраля 1937 г. отмечалось, что «контрреволюционное
1 Партработник. 1937. № 2. С. 18.
2 НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 4. Л. 279. 8 Там же. Л. 281—282.
18

гнездо» было раскрыто в Кулебаках: там «орудовали враги партии и народа» М. Кащеев, В. Кащеев, Листенин и другие. Наиболее зараженными «врагами народа», говорилось в постановлении, были металлургический, су,-до-мостовой заводы, средние школы1. Специальное постановление было принято бюро Горьковского обкома партии 18 февраля 1937 г. по Муромской парторганизации, где «раскрыли очаг троцкистской контрреволюции» на паровозоремонтном и других заводах, железнодорожном узле2.
Работу Горьковской партийной организации по поиску и выявлению «врагов партии» направлял Центральный Комитет ВКП(б). 15 ноября 1936 г. было принято постановление «Об итогах обмена партийных документов в Горьковской краевой партийной организации», в котором ЦК ВКП(б) в связи с тем, что «контрреволюционным троцкистам удалось пробраться в партийный аппарат» Горьковского края, потребовал от горьковчан «укрепления большевистской бдительности»3. Крайком партии принял это указание как «боевую директиву»4 и приложил усилия, чтобы провести ее на деле. К маю 1937 г. за троцкизм, за связь с троцкистами/за поддержку их, за потерю бдительности из партии были исключены 99 коммунистов5.
Все они были арестованы органами НКВД, а впо. следствии осуждены. За участие в «троцкистских организациях», связь с троцкистами зам. начальника управления речного пароходства П. Я. Кувшинов, директор судоремонтного завода В. М. Клюев, председатель проф. кома ГАЗа Г. Н. Ножевников, ст. инженер вагонной службы Горьковской железной дороги Г. М. Капустин, старший аппаратчик Муромского паровозоремонтного завода К. И. Дворецкий, студент ГИСИ А. И. Дубков были приговорены к расстрелу. Основаниями для высшей меры наказания были незначительные факты из жизни осужденных, например, Г. Н. Ножевникова включили в «контрреволюционную троцкистскую организацию» за то, что в 1927 г. на комсомольском собрании ячейки ВЦСПС он голосовал за резолюцию троцкистско-зиновь^ евской оппозиционной группы. Слушатель Горьковского
1 Партработник. 1937. № 2. С. 77—78.
2 Там же. С. 52.
3 Там же. 1936. № 11—12. С. 22.
4 Там же.
5 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 1.-Д. 4. Л. 38.
19

ИМЛ Р. В. Жестянникова была осуждена к 8 годам ли-щения Свободы за то, что якобы «оказывала покровительство» контрреволюционеру Махмудбекову во время работы секретарем парткома института.
В этот период жертв беззаконий и репрессий в Горьковской области все же было меньше, чем в последующий — с июня 1937 г. В отчетном докладе на III городской партконференции (май 1937 г.) секретарь Горьковского ГК ВКП (б) И. М. Пиндюр констатировал, что обком, горком ВКП (б) не сумели раскрыть замаскировавшихся врагов Елина, Федотова и других из троцкистско-контрреволюционного подполья, Сормовский райком партии не обезвредил троцкистов в Сормовском филиале пединститута, Куйбышевский — в пароходстве. Главную причину этих «упущений» Пиндюр видел в том, что партийные организации «не учли вовремя с большевистской остротой указания Сталина и ЦК о большевистской бдительности»1.
В определенной мере это было связано с позицией руководителей областной партийной организации и лично первого секретаря крайкома и обкома ВКП (б) Эдуарда Карловича Прамнэка, Секретарь партколлегии Соколов -(впоследствии сам был репрессирован) на V областной партконференции критиковал отчетный доклад, с которым выступил Э. К. Прамнэк, за недостаточное внимание к «вопросу о вражеской работе в областной партийной организации»2. И на VI областной партконференции (июль 1938 г.) Ю. М. Каганович подчеркивал, что Прамнэк и бывшее руководство области пытались «смазать остроту вопросов, поставленных Сталиным на февральско-мар-товском Пленуме ЦК» (решения пленума официально закрепили курс на массовые репрессии), ориентировали царторганизацию на врагов, уже разоблаченных органами НКВД, «протаскивали теорию, что наша область не засорена врагами»3.
Страшная волна репрессий, беззакония и произвола обрушилась на Горьковскую область после V областной партконференции (июнь 1937 г.). На этой конференции Э. К. Прамнэка на посту первого секретаря обкома пар. тии смецил Ю. М. Каганович. В июне 1938 г. Ю. Каганович докладывал делегатам IV Горьковской городской партийной партконференции: «Горком, вся партийная ор-
* НОЦДНИ. Ф. 30. On. 1. Д. 1447. Л. 39.
2 Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 4. Л. 288.
3 Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 344.
20

ганизация взялись за выполнение директив ЦК и указаний Сталина — выкорчевывание врагов партии, ликвида* цию последствий вредительства»1. На VI областной партконференции в июле 1938 г. Ю. Каганович пояснял, что за год «благодаря возросшей бдительности.масс, большевистской работе органов НКВД, помощи и руководства Н. И. Ежова в области провели такую работу по разгрому врагов, о которой год назад было даже трудно предполагать»2. Результатом этой «работы» было со1-знательно сфабрикованное дело о так называемом «пра-вотроцкистском, шпионско-террористическом подполье, которое возглавлялось Прамнэком», другими руководителями Горьковской области. Имеющиеся документы позволяют представить, как фабриковалось данное дело, по которому было репрессировано более тысячи коммунистов.
Выполняя указания ЦК ВКП(б), Н. Ежова, к сере^ дине декабря 1937 г., как писал тогда начальник Управу ления НКВД по Горьковской области И. Я. Лаврушин в статье «На страже народного счастья», органы НКВД «раскрыли и изъяли несколько троцкистско-бухаринских, эсеровских и шпионских групп диверсантов и вредителей на предприятиях г. Горького и промышленных центров»3. Аресты были проведены на ГоГРЭСе, Балахнинском бум-комбинате, на автозаводе, в Дзержинске; Выксе, на же>-лезнодорожном и водном транспорте.
Декабрь 1937 г. стал определенной вехой в проведении политических репрессий в Горьковской области. Это было связано с повсеместным празднованием 20-летня ВЧК — ОГПУ — НКВД. Работники УНКВД, несомнен,-но, отмечая этот праздник, старались «работать еще луч: ше, четче, работать по-сталински», оправдать доверие народа4. Другим важным событием были выборы в Верховный Совет СССР, они проходили 12 декабря 1937 г; По Горьковско-Ленинскому избирательному округу баллотировался в Совет Союза Верховного Совета комиссар госбезопасности, нарком внутренних дел, секретарь ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов. Его приезд в г. Горький, встречи с избирателями на 100-тысячном митинге в Сормове, 70-тысячном митинге на Автозаводе и собрании избирателей Ленинского района были направле-
У НОЦДНИ. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 31. 2 Там же. Ф. За. On. 1. Д. 497. Л. 33. 8 Партработник. 1937. № 12. С. 49. 4 Там же. С. 53.
21

ны на усиление борьбы с «врагами»—троцкистско-буха-ринскими шпионами и диверсантами». После отъезда Ежова политические репрессии в Горьковской области усилились.
Расширение репрессий было связано и с широкомасштабной подготовкой процесса по делу о так называемом «антисоветском правотроцкистском контрреволюционном блоке». По этому делу в марте 1938 г. проходили Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, Н. Н. Крестинский и другие, всего 21 человек. Подсудимые обвинялись в шпионаже против Советского государства, измене Родине, убийстве С. М. Кирова, В. В. Куйбышева, подготовке покушения на Сталина и других руководителей партии. Работники органов НКВД Горьковской области, учитывая установки своих руководителей, в русле этих обвинений активно фальсифицировали дела о так называемых «правотроцкистских контрреволюционных организациях» в Горьковской области. Особенностью фабрикации данных дел на этом этапе являлось объединение деятельности «троцкистов-контрреволюционеров» с «преступлениями» правых уклонистов.
В конце декабря 1937-го — январе 1938 г. в Горьком и области проходят судебные заседания военной коллегии Верховного суда СССР, заседают внесудебные органы, которые выносят приговоры прежде всего по делам коммунистов, арестованных в 1936—1937 гг. как «двурушников и троцкистов». Так, 30 января 1938 г. во,-енная коллегия Верховного суда СССР приговорила к расстрелу членов так называемой правотроцкистской организации: М. Г. Кащеева, В. Д. Кащеева, Н. И. Филатова, Н. Н. Ковалева, А. И. Преображенского, С. В. Домолазова, Д. А. Кострова, И. А. Марголина. Групца М. Кащеева обвинялась в троцкизме и террористической деятельности. Директор художественного музея А. И. Преображенский, член партии с 1902 г., был арестован органами НКВД за троцкистскую и враждебную деятельность1. В то же время А. И. Преображенский и Н. Н. Ковалев были названы «активными участниками антисоветской организации правых, существовавшей в Горьковской области», руководителем которой якобы являлся Н. А. Угланов2 (работал в Н. Новгороде в 20-е годы секретарем Нижегородского губкома РКП (б). Директор фабрики «Красный партизан» С. В. Домолазов, член пар-
' НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 397. Д. 416. Л. 2, 9. 2 Там же. Л. 7.

тии с 1919 г., активный участник гражданской войны (награжден двумя орденами Красного Знамени), был обвинен как один из руководителей «антисоветской повстанческой террористической организации правых», состоявшей из бывших партизан, якобы готовившей террористический акт в отношении Ю. Кагановича1.
31 января 1938 г. военная коллегия Верховного суда СССР осудила к расстрелу И. П. Наместникова, В. И. Долгова, И. И. Батюка-Урусова и других членов «пра-вотроцкистских организаций». Начальник политотдела Верхне-Волжского речного пароходства, затем директор затона имени Жданова И. П. Наместников (член партии с 1918 г.), зав. группой организации труда и управления Верхне-Волжского речного пароходства В. И. Долгов (член партии с 1918 г.), начальник отдела связи пароходства И. А. Наумов (член партии с 1918 г.), директор Чкаловского завода имени Ульянова (Ленина) Ф. Л. Ракуц (член партии с 1917 г.), директор завода «Тепло* ход» Борского района Н. С. Сыромятнов (член партии с 1919 г.), зам. начальника материально-технического снабжения Верхне-Волжского речного пароходства Д. Г. Савин (член партии с 1919 г.) были обвинены за «учаг стие в правотроцкистской террористической организаций в системе Наркомвода». Начальник отдела шоссейных дорог УНКВД Горьковской области И. И. Батюк-Уру-сов) и его заместитель В. Д. Рукавишников были осуждены как участники «антисоветской террористической организации», якобы существовавшей в отделе шоссейных дорог2.
Работники НКВД пытались сфальсифицировать дело об «антисоветской подпольной организации, существо,-вавшей в Наркомате связи». Организатором антисоветской группы в г. Горьком назвали начальника областного управления связи А. В. Дубино. Его арестовали в июле 1937 г. по обвинению в «связи с членом контрреволюционного центра Рыкова», стремились получить показаний о ведении вредительской работы в хозяйстве связи йо заданию центра3.
Анализ заседаний военной коллегии Верховного суда СССР 30 и 31 января 1938 г. показывает, что работники НКВД Горьковской области фабриковали дела о так на* зываемых контрреволюционных организациях в соответ-
* НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 414. Д. 84. Л. 3, 13. 2 Там же. Ф. 3. Оп. 397. Д. 34. Л. 1.
* Там же. Ф. 3. Оп. 398. Д. 137. Л. 2.
23

ствии с установкой Н. Ежова о существовании «подпольной организации правых»1. G этой целью деятельность «контрреволюционных групп правых» в г. Горьком связывают с именами А. И. Рыкова, Н. А. Угланова, которые якобы руководили их действиями. Дела «правых контрреволюционеров» объединяются с делами лиц, обвиняемых в троцкизме и терроризме. Как и в судебном процессе по делу Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, обвинения военной коллегии Верховного суда СССР в г. Горьком были призваны доказать существование единых антисоветских организаций троцкистско-зиновьевцев и угланов-цев, т. е. «правотроцкистского блока».
Только в феврале 1988 г. пленум Верховного суда СССР отменил приговор военной коллегии Верховного суда СССР от 13 марта 1938 г. в отношении проходивших по делу о так называемом антисоветском правотроцки-стском контрреволюционном блоке Н. И. Бухарина, А. Ш Рыкова и других. В 1989 г. были реабилитированы в пар.-тайном отношении М. Г. Кащеев, В. Д. Кащеев, Н. И. Филатов, Н. Н. Ковалев, И. П. Наместников, В. И. Долгов, И. А. Наумов, Н. С. Сыромятнов.
Параллельно с фальсификацией дел о так называемых правотроцкистских организациях в Горьковской об--ласти органы НКВД в январе 1938 г. фабриковали дело о так называемой националистической контрреволюционной латышской организации; Уже в декабре 1937 г. прошли аресты коммунистов*-латышей на заводах «Красная Этна», «Двигатель революции», в организациях верхней части города. В январе — марте 1938 г. постановлениями комиссии НКВД и Прокурора СССР они были осуждены.
16 января 1938 г. были приговорены к расстрелу обвиненные в участии в «террористических организациях латышей» работники завода «Двигатель революции» — инструктор школы ФЗУ Р. П. Зарин (член партии с 1901 г., делегат XVI, XVII съездов, член ЦКК), начальник, цеха К. И. Клуцис (член партии с 1917 г., принимал участие в работе XIV, XVII съездов ВКП (б), член ЦКК), мастер Я. К. Аппенит, технолог С. М. Бакковский (члены партии с 1917 г.) и секретарь парткома института Гип-рогор Я. К. Винтер (член партии с 1904 г.). О числе приговоренных к расстрелу за участие в «националистиче* ской контрреволюционной латышской организации» 16 января 1938 г. говорит тот факт, что среди лиц, обвинен».
1 Известия ЦК КПСС. 1989. № 1. С. 129.
24

ных постановлением комиссии НКВД и Прокурора СССР,' К. И: Клуцис был назван под номером 291.
Значительное число коммунистов-латышей было приговорено к расстрелу постановлением комиссии НКВД и прокурора СССР 22 февраля 1938 г. Среди осужденных были братья Финарти---мастер завода «Двигатель
революции» П. Я. Финарти (член партии с 1902 г.) и тёх-нологэтого завода Т. Я. Финарти (член партии с 1910 г.)2. 29 марта 1938 г. постановлением наркома НКВД и прокурора СССР был приговорен к расстрелу начальник отдела ГАЗа Я. А. Петерсон (член партии с апреля 1917 г.). Я. А. Петерсон был обвинен в том, что являлся резидентом латвийской разведки, одним из руководителей так называемой «националистической контрреволюционной^ латышской организации», занимался шпионской и контрреволюционной деятельностью3. В дальнейшем решения в отношении коммунистов-латышей принимались внесудебными органами — «тройками» УНКВД. По этим решениям были расстреляны начальник отдела мясокомбината Я. М. Джинджа (член партии с 1916 г.), рабочий Горжилстроя Э. Г. Дундур (член партии с 1918 г.) и мно,-гие другие.
Круг, «врагов» расширялся: массовые репрессии проводились в Горьковской области в отношении так называемых «шпионов» и «вредителей». На VI областной партконференции Ю. М. Каганович приводил данные о размерах арестов обвиненных в шпионаже: на Горьковском-автозаводе за год арестовали 407 шпионов, в Сормове — 48, в Кзыл-Октябрьском районе разоблачили 24 шпиона. Шпионы были выявлены в Кулебаках, Выксе и других районах области4. Например, по постановлению комиссии НКВД и Прокурора СССР были расстреляны обвиненные в шпионаже директор Горьковского художественного музея Н. В. Зоненберг-Дембовский, начальник мартеновских цехов Выксунского металлургического завода А, Д. Лопата, мастер этого завода К, А. Куклис, работник райкомхоза Свердловского района Ф. И. Балахонов, электромонтер PP3G Г. В. Бруликовский, секретарь парткома пищеторга П. И. Ваганов, председатель артели «Бытовик» Д. М. Вакс,  оперуполномоченный  ОЛАГа
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 397. Д. 226. Л. 7.
2 Там же. Ф. 3. Оп. 406. Д. 642. Л. 3; Ф 3. Оп. 406. Д. 643. Л 2
3 Там же. Оп. 397. Д. 388. Л 3
4 Там же. On. 1. Д. 497. Л. 36.
25

Э. И. Ковшик, секретарь парткома НИИ Р. В. Хмелев-ский, рабочие А. А. Войткевич, В. И. Малишевский, П. Т. Стариков, Э. В. Шлегель. Проведенная в конце 50-х годов проверка показала, что их дела были сфальсифицированы органами НКВД. Многие из репрессированных за шпионаж были восстановлены в рядах КПСС лишь в 1989 г.
К апрелю 1938 г. было сфабриковано дело об «антисоветской правотроцкистской террористической вредительской организации, действовавшей в системе химической промышленности». В нее включили прежде всего хозяйственных и партийных руководителей, арестованных в Дзержинске в начале 1937 г. еще в ходе обоснования «дела» Елина — «троцкистов-вредителей». 2 апреля 1938 г. Н. Д. Жиляев, Казиницкий, С. Б. Адамский, И Н. Кузнецов и другие были приговорены к расстрелу военной коллегией Верховного суда СССР1. Масштабы репрессий в Дзержинске, охвативших не только руководителей, но и рабочих, коммунистов и беспартийных, были так ощутимы, что Горьковский ОК ВКП (б) был вынужден поставить вопрос «б помощи в ликвидации последствий вредительства» специально перед Сталиным2.
«Врагов-вредителей» раскрыли и на Выксунском металлургическом заводе. Руководителем «правотроцкист* ской организации вредителей» назвали директора завода А А. Попова. В ходе следствия его обвинили в том, что он проводил диверсионно-вредительскую работу с целью срыва выполнения программы по выпуску металла, готовил вывод завода из строя3. Военный трибунал МВО осудил к расстрелу А. А. Попова, а также главного инженера ОКСа завода А. Е. Фокина, его заместителя И. Г. Неймарка, главного механика И. А. Пительнаума, начальника мартеновского цеха М. Д. Соболева, его заместителя А. А. Иоффе, электромонтера В. Н. Клюева.
Репрессиям подверглись многие хозяйственные и другие руководители области: к середине 1938 г. было арестовано 82 директора заводов и фабрик, управляющих различных учреждений, 68 руководителей железнодорожного транспорта, 30 — водного, 16 работников кооперации, 18 работников Заготзерна, а также 35 директоров и преподавателей школ, техникумов, вузов области4. Толь-
* НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 384. Д. 136. Л. 2, 14. 2 Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 45. 8 Там же. Ф. 3. Оп. 397. Д. 407. Л. 10. « Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 33.
26

ко на Горьковском автозаводе директор завода С. С. Дьяконов, все начальники цехов были объявлены вредителями1.
Основанием для обвинения во вредительстве на промышленных предприятиях могли быть срыв в выполнении производственных программ, выпуск некачественной продукции и т. п. Например, арестованные на заводе «Красное Сормово» технический директор Тюрин и главный энергетик Федоров обвинялись в выпуске недоброкачественных коленчатых валов2. «Вредительство на автозаводе» выражалось в срыве сроков строительства важных объектов на ГАЗе, росте брака: в 1935 г. завод имел брака на 15 млн. рублей, в 1937 г. — на 40 млн. рублей3. «Вредительскую деятельность» в Сормовском районе связывали с деятельностью меньшевистской организации. Она «насчитывала» 30 человек и якобы готовила взрыв на заводах «Красное Сормово» и «Новое Сормово». В эту организацию зачислили, например, М. С. Золина, члена партии с 1903 г., участника вооруженного восстания в Сормове в декабре 1905 г.
На железнодорожном транспорте также была сфальсифицирована «антисоветская правотроцкистская дивёр-сионно-вредительская организация» во главе с начальником Горьковской железной дороги А. Ф. Бадашевым. А. Ф. Бадашев, член партии с 1919 г., делегат партийных съездов, был приговорен к расстрелу. За принадлежность к этой «организации» были расстреляны Г. Г. Вишневский, В. И. Ждан, А. А. Ковалев, И. К. Мареев, С Г. Младов, В. В. Папков и многие другие. Секретарь парткома управления Горьковской железной дороги П. Д. Сорокин был репрессирован за совместную работу с «врагами народа» в составе парткома4. В Верхне-Вол-жском пароходстве органы НКВД арестовали около 100 так называемых шпионов и вредителей, среди них — начальника пароходства Н. В. Ванеева, начальника политотдела М. Э. Симонова.
Массовые репрессии проводились в сельскохозяйственных районах области. В последние месяцы 1937 г. в ряде районов прошли судебные процессы над «вредителями сельского хозяйства». «Врагов народа» разоблачили в земельных органах, МТС. Работники облзо во главе
* НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 188.
2 Там же. Л. 44.
3 Там же. Л. 43.
4 Там же. Ф. 3. Оп. 212. Д. 1576. Л. 1.
27

с начальником управления С. М. Тихоновым были обвит нены в уничтожении колхозного скота, срыве строительства 13 МТС, выводе из строя тракторного парка и т. д.1 По делу о «контрреволюционной организации правых» в облзо арестовали 116 человек.
В ходе следствия круг обвинений в отношении этой «организации» расширялся: им стали вменять в вину связь с эсеровскими организациями и трудовой крестьянской партией. В качестве доказательства приводили показания арестованного председателя Богородского райисполкома К. И. Бурова. Константин Иванович Буров в 1917 г., являясь эсером, сражался в рядах Красной гвардии. Во время следствия от него добились признак ния/в том, что он возглавлял правотроцкистскую организацию в Горьковской области, в 1935 г. по решению эсеров и Бухарина прибыл работать в Горьковский край' с целью подготовки террористических актов в отношении-Сталина и Молотова2. Какие же аргументы приводили: фальсификаторы версии о подготовке террористического акта? Буров стремился якобы вывести район в показа>-тельные, чтобы добиться приема правительством, во время которого и мог совершить террористичесий акт3.
Другую «правотеррористическ'ую вредительскую организацию» «обнаружили» органы НКВД в Дивеевском районе. Во главе этой организации якобы стоял первый секретарь РК ВКП (б) А. И. Стешов. В январе 1938 г. он был арестован, на допросах от него добились показаний, что он был завербован в «антисоветскую организацию» бывшим начальником УНКВД по Горьковской области Погребинским, который якобы «ставил задачи применения террора к руководителям партии, проведения анти/ советской деятельности путем разорения крестьянства и перегибов в сельском хозяйстве»4. Стешов назвал членов якобы созданной им вредительской группы — это партийные и советские руководители Дивеевекого района, МТС, а также секретари райкомов партии: Лучинин (Муромского), М. Каганович (Первомайского), Четвериков, Безденежных (Дивеевекого). Все они были арестог ваны. М. С. Погребинский, член партии с 1919 г., делегат XVII съезда ВКП (б), член бюро Горьковского крайкома партии, покончил жизнь самоубийством   (в предсмерт-
1 НОЦДНИ. Ф. 30. ОпЛ. Д. 1745. Л. 36.
2 Там же. Ф. 3. Оп. 402. Д. 466. Л. 30. 8 Там же. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 36. 4 Там же. Ф. 3. Оп. 401. Д. 466. Л. 30.
28

ном письме связывал свое самоубийство с отрешением от должности и преданием суду Ягоды, под руководством которого он работал в органах НКВД)1. После смерти Погребинского назвали «врагом народа» и обви* нили в создании повстанческо-террористической организации.
Репрессиям подверглись и члены семей «врагов на., рода». Жена Петерсона Эрна Генриховна была осуждена на 8 лет исправительно-трудовых лагерей за связи с членами «националистической террористической латыш.-ской организации2. М. В. Ножевникову (Лычагину) особое совещание НКВД осудило на 8 лет лишения свободы как члена семьи изменника Родины3. Е. А. Преображенская была заключена на 5 лет в Темниковский лагерь4. Инструктор Горьковского обкома партии Е. Н. Соловье* ва после ареста своего мужа Марголина была уволена из обкома партии, затем арестована органами НКВД и осуждена к 10 годам лишения свободы5.
С расширением репрессий удар был нанесен по партийным и советским работникам, наиболее образованным политически и профессионально подготовленным, с большим стажем и опытом партийной и советской ра.-беты; под их руководством осуществлялось промышлен-но-аграрное развитие Нижегородского (Горьковского) края и области.
В декабре 1937-го — январе 1938 г. были арестованы члены обкома партии: Н. А. Бердичевская, заведующая промышленно-транспортным отделом обкома партии; Л. У. Плоскер, бывший первый секретарь Свердловского райкома партии; П. К. Осис, начальник обллегпрома; И. В. Головкин, председатель облпотребсоюза; Л. С. Келлер, редактор газеты «Горьковская коммуна» и другие. Арестовали заместителей председателя облисполко.-ма Л. Е. Островского и М. Д. Далакова, заведующего отделом руководящих партийных органов обкома партии 3. Б. Хаймса, председателя облпромсоветаМ. М. Грубе* начальника областного управления милиции А. В. Коры-това. К маю 1938 г. органы НКВД «разоблачили» и арестовали более тысячи коммунистов, в том числе свыше 20 членов обкома партии. «Разоблачение этого количе
У НОЦДНИ. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 36.
2 Там же. Ф. 3. Оп. 397. Д. 390. Л. 2.
3 Там же. Оп. 384. Д. 309. Л. 7.
4 Там же. Оп. 397. Д. 416. Л. 13.
5 Там же. Ф. 3. Оп. 384. Д. 414. Л. И.
29

ства людей,— объяснял Ю. Каганович на VI областной партконференции,— дало возможность добраться до Прамнэка и других членов обкома ВКП (б)»1.
В целях фальсификации крупного дела о «контрреволюционном подполье» в Горьковской области были проведены аресты бывших руководителей Горьковского крайкома и обкома партии, которые работали в крае и области вместе с Э. Прамнэком. Например, 30 апреля 1938 г. в Сталинграде был арестован заместитель начальника обллегпрома Сталинградской области Л. И. Пугачевский, работавший в 1934—1937 гг. секретарем Горьковского горкома партии. Накануне IV Горьковской го* родской партконференции 2 июня 1938 г. из Сталинграда в Москву в ЦК ВКП (б) был вызван для доклада пред* седатель Сталинградского облисполкома Р. С. Семенов. «Оттуда он больше не вернулся»,— писала в КПК в мае 1956 г. его жена А. П. Семенова2. Р. С. Семенов с 1920-го по май 1937 г. работал в Н. Новгороде (г. Горьком), был председателем Горьковского горсовета. В Москве также были арестованы нарком водного транспорта Н. И. Па-хомов, начальник политуправления Наркомата водного трансцорта А. С. Зашибаев, работавшие в 30-е годы в Нижегородском (Горьковском) крае.
Так было сфабриковано дело о так называемом «пра-вотроцкистском, шпионска-террористическом подполье» в Горьковской области, руководителями которого назвали Прамнэка, Пахомова, Столяра, Бурова, Зашибаева, Погребинского. Механизм фальсификации фактов, «получения» признаний в невероятных преступлениях, а также показаний против других людей сейчас стал известен. И все же вызывает удивление: каких только ярлыков не вещали на Э. К. Прамнэка и бывших руководителей областной парторганизации.
Еще год назад, когда Эдуард Карлович Прамнэк был направлен ЦК ВКП (б) в Сталинский (ныне Донецкий) обком партии и был избран его первым секретарем и членом Политбюро ЦК КЩб) Украины, делегаты V областной партконференции, в том числе и Ю. Кагано-, вич, тепло прощались с Прамнэком, отмечали стиль его работы, качества большевистского руководителя. А после его ареста органы НКВД добились от Прамнэка признания в том, что уже в 1919 г. он перешел в Советский
1 НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 33.
2 Там же. Ф. 3. Оп. 384. Д. 384. Л. 8.
30

Союз с латышским отрядом, являясь националистом; в 1923 г. он был специально послан в Н. Новгород националистическим центром для создания буржуазжь-нацио-налистических организаций; работая секретарем Вятско* го окружкома ВКП(б), он якобы организовал правотроц-кистскую группу, а в 30,-е годы, являясь первым секретарем Горьковского крайкома ВКП(б), был связан с Рыковым, Рудзутаком и другими «врагами народа», «всеми способами и средствами стремился к свержению Советской власти», готовил террористические акты против Сталина, Молотова, Л. Кагановича1.
Николай Иванович Пахомов в 1929—1934 гг. работал председателем Нижегородского крайисполкома, был делегатом XVI и XVII съездов ВКП(б), членом ЦК ВКП(б). Н. И. Пахомова, члена партии с 1912 г., неодно, кратно подвергавшегося арестам за активное участие в революционном движении, обвинили в том, что он являлся провокатором царской охранки, а с 1928 г. был связан с А. И. Рыковым2.
Александр Сергеевич Зашибаев, член партии с 1917 г., работал в 20-е годы секретарем Канавинского, Сормовского райкомов партии, в 1931 г. был секретарем крайкома ВКП(б), а в 1932 г. секретарем парткома ГАЗа. На XVII съезде ВКП(б) А. С. Зашибаев был избран членом КПК, его назначили начальником политуправления Наркомата водного транспорта СССР, а после ареста приклеили ярлык углановца3.
Абрам Яковлевич Столяр, член партии с 1917 г., работал в 20-е годы редактором газеты «Нижегородская коммуна», затем в агитпропотделе крайкома, в 30-е годы — секретарем: вторым секретарем Горьковского крайкома, с 1934 г. — первым секретарем Кировского крайкома и обкома ВКП(б). А. Я. Столяр был репрессирован как «японский шпион», разваливший Кировскую парторганизацию4.
Алексей Николаевич Буров, член партии с 1918 г., революционный моряк Балтики, Волжской военной флотилии,  в 1932—1934 гг. работал секретарем,  с 1934 по
1937 г. — вторым секретарем Горьковского крайкома ВКП(б),  затем председателем облисполкома.  3 июня
1938 г., в первый день работы IV городской партконфе-
1 НОЦДНИ. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 33-35.
2 Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 23. 8 Там же.
4 Там же. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 34.
31

ренции, А. И. Буров был арестован, а 29 июля 1938 г. приговорен к расстрелу за то, что являлся якобы ближайшим помощником Прамнэка в контрреволюционной организации: в 1934—1938 гг. руководил подрывной, вредительской работой в промышленности и сельском хо,-зяйстве1.
Арестам подверглись все работники Горьковского горкома партии, весь состав горсовета во главе с А. П. Грачевым, секретари 9 райкомов партии. Среди репрессированных был директор Горьковского НМЛ Я. Я. Безайс. Яну Яновичу Безайсу, члену партии с 1913 г., участнику революции, предъявили обвинение в том, что он «по заданию Прамнэка проводил активную антисоветскую деятельность в Горьком, готовил вражеские кадры, используя положение директора НМЛ»2. Арестовали и бывшего директора Горьковского НМЛ С. П. Партигула, он был обвинен в том, что «проглядел врагов народа, орудовавших в институте»3.
Проверкой, проведенной в октябре 1956 г. по так называемой «антисоветской националистической латышу ской организации», было установлено, что никакой контрреволюционной организация латышей в г. Горьком не существовало, признательные показания, полученные от Прамнэка и Трубе как руководителей этой «организации», были самооговором. Они вынуждены были оговорить себя и других в результате применения мер физического воздействия, хотя Э. К. Прамнэк на судебном заседании не признал себя виновным.
В фальсификации следственных дел, преднамеренном нарушении законности, несомненно, основная роль принадлежит органам НКВД. В документах VI областной партийной конференции подчеркивалась особая роль «сталинского наркома» Ежова, его активная повседневная помощь Горьковской партийной организации в «разгроме и выкорчевывании троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических агентов фашизма, пробравшихся в партийный, советский, хозяйственный и другие .аппараты области»4. Ю. Каганович докладывал делегатам конференции: «Центральный аппарат НКВД у нас стал положительно родным домом, сам Н. И. Ежов ока-
1 НОЦДНИ. Ф.-3, Оп. 401. Д. 60. Л. 3.
2 Там же. Ф. 3. On. 1. Д. 497..Л. 175.
3 Там же. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 321.
4 Партработник. 1938. Яэ 8. С. 36.
32

зывал повседневную помощь», например, «помогал нам быстрее арестовать Хаймса»1.
Непосредственно фальсификацией дел, фабрикацией «правотроцкистского шпионско-террористического подполья», проведением репрессий в Горьковской области за. нимались работники Управления НКВД по Горьковской области во главе с начальником управления И. Я. Лав-рушиным и его заместителем Р. А. Листенгуртом.
Иван Яковлевич Лаврушин, член партии с 1918 г., добровольно вступил в Красную Армию, с мая 1920 г. работал в особом отделе Первой Конной армии. В 1920— 1930 гг. на Дону и Кубани он проводил в жизнь политику раскулачивания и расказачивания, затем принимал активное участие в фабрикации «шахтинского дела». С мая 1937 г. И. Я. Лаврушин — заместитель, а с июня — начальник  Горьковского областного управления НКВД2;
Рафаил Александрович Листенгурт работал в органах ВЧК—НКВД с 1919 г. Как писал о нем журнал «Партработник», Листенгурт «беспощадно борется с контрреволюцией, бандитизмом, врагами народа, троцки-стска-бухаринским отребьем, со шпионами и диверсантами», принимал «активное участие в раскрытии шахтинского заговора»3. В 1937—1938 гг. Листенгурт работал заместителем начальника УНКВД по Горьковской области.
Руководство УНКВД, отмечала VI областная партконференция, «очистило НКВД от врагов», «НКВД являются боевыми политическими органами»4, работники НКВД «вскрывали вражеские гнезда и выкорчевывали врагов народа». В действительности они проводили необоснованные аресты, фабриковали дела не только про? тив партийных, советских, хозяйственных руководителей, но и против беспартийных рабочих и крестьян, организуя, например, судебные процессы над «вредителями в сельском хозяйстве»5.
Зам. начальника 3-тго отдела УГБ НКВД При-мильский и Лаврушин сфальсифицировали дело об «антисоветской троцкистска-террористической вредительской организации» в химической промышленности Дзержинска.   Работники дорожно-транспортного отдела НКВД
1 НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 410—411.
2 Партработник. 1937. № 11. С. 16.
3 Там же. 1938. № 5—6. С. 22.
* НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 497. Л. 32. 5 Партработник. 1937. № 12. С. 50.
3 Зак. 3782
33

Горьковской железной дороги сфабриковали дело об «антисоветской правотроцкистской террористической вреди^ тельской организации в Горьковской железной дороге»1.
Что касается «верного сталинца», как говорили и писали тогда о Ю. Кагановиче, ему по директиве ЦК партии были предоставлены все возможности знакомиться с любыми показаниями нижегородцев, в том числе направленных в другие области, работавших в центральных органах. Юлий Моисеевич Каганович (брат Л. М. Кагановича) в 1930 г. работал председателем Нижегородского крайсовнархоза, в 1931—1934 гг. — первым секретарем Горьковского горкома партии, с 1934 по 1937 г.— председателем краевого, затем областного исполкома. Он лично знал руководителей областных, районных организаций, но не противостоял практике огульного обвинения руководящих партийных и советских кадров, беспрекословно выполняя указания центра. В апреле 1938 г. Ю. Каганович доложил Сталину об исключении коммунистов из партии, об аресте членов обкома, советовался с ним, как информировать об этом областную партийную организацию2.
Интересный пример, свидетельствующий о своем уча.* стии в творимых беззакониях, Ю. Каганович привел на городской партконференции: «К Винтеру пришла канди* дат в члены партии и просит дать рекомендацию в члены партии, а он отвечает: «Вот сходи к Кагановичу и спроси его, кого еще не арестуют, у того и возьми рекомендацию»3.
В конце 1938 г. пост наркома внутренних дел вместо Ежова занял Берия, которому было поручено притормозить репрессии, создать видимость восстановления справедливости. В 1939 г. были арестованы и осуждены на,-, чальннк УНКВД по Горьковской области Лаврушин, начальники отделов УНКВД Ратнер, Мартынов, При-мильский и другие работники УНКВД. В январе 1939 г. КХ М. Каганович был переведен заместителем наркома внешней торговли. XVIII съезд ВКП (б) (март 1939 т.) в очередной раз осудил факты «формально-бюрократи/ ческого отношения» к судьбе членов партии, клеймил клеветников и перестраховщиков, на которых возлагалась значительная доля ответственности за репрессии.
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 384. Д. 322. Л. 4.
2 Там же. Ф. 30. On. 1. Д. 1745. Л. 49—59. 8 Там же. Л. 47.
34

Линия XVIII съезда -ВКП(б) на сокращение репрессий и осуждение ряда работников УНКВД Горьковской области несколько ослабили масштабы репрессий, проводимых в области в 1939—1940 гг., определенным образом повлияли на принятие решений в отношении зна* чительного числа коммунистов, арестованных в 1937— 1938 гг. В январе — марте 1940 г. в Горьком состоялись выездные сессии военного трибунала Московского военного округа, они вынесли оправдательные приговоры. По суду были оправданы члены Горьковского обкома партии; П. К. Осис, Л. У. Плоскер, Л. С. Келлер, К. Ю. Ашин, С. П. Лебедев, А. А. Антонов, А. Т. Лучинин, К. А. Сухов, В. И. Самсонов, секретарь обкома комсомола Б. И. Ловен, редактор газеты «Горьковский рабочий» М. Б. Ашкенази и другие. Все они провели в тюрьме бо*. лее одного-двух лет. 14 февраля 1940 г. военный трибунал Московского военного округа принял частное определение: за применение незаконных методов ведения следствия группа работников УНКВД Горьковской области была привлечена к уголовной ответственности»1.
В это время не подтверждались все обвинения, полученные в ходе следствия работниками НКВД. Так, ра, ботинки райотдела НКВД Вознесенского района, арестовав первого секретаря райкома партии М. И. Моисеева, председателя райисполкома И. Ф. Безрукова, зав. райфо А. П. Клобукова, зав. райзо П. И. Морева, стремились сфальсифицировать дело о «филиале правотроцкистской организации», якобы существовавшей в Вознесенском районе. Не получив подтверждения в этом обвинении, в марте 1940 г. дело переквалифицировали на обвинения во вредительской деятельности, а в августе 1940 г. работники НКВД вынуждены были пересмотреть обвине» ние: подвели его под должностное преступление. Руководители Вознесенского района были обвинены в падеже скота, отсутствии учета земельного баланса и осуждены к 2 годам лишения свободы2.
В то же время в 1939—1940 гг. продолжались аресты невиновных людей, выносились приговоры, большинство из которых внесудебными органами, в отношении лиц, арестованных ранее. Так, 1 сентября 1939 г. особым совещанием НКВД были осуждены к 8 и 5 годам-исправят тельно-трудовых лагерей начальник политотдела Верхне-
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 401. Д. 60. Л. 8.
2 Так же. Оп. 397. Д. 199. Л. 9—13.
3*
35

Волжского речного пароходства М. Э. Симонов, 5 работников Балахнинской картонной фабрики во главе с директором Ф. М. Мишиным, 6 работников особого строительства УНКВД, бывший директор краевых курсов марксизма-ленинизма В. С. Володарский (Миллер)1. За участие в «террористической организации», якобы существовавшей в Горьковском индустриальном институте, были осуждены преподаватели этого института Ф. М. Васяев, Г. И. Разумов, М. 3. Завьялов, М. А. Соколов.
В декабре 1940 г. особое совещание НКВД осудило к 8 годам исправительно-трудовых лагерей зам. председателя Горьковского облисполкома М. Д. Далакова, зам. председателя облплана А. А. Балунина, зав. группой Госбанка г. Горького М. Т. Томасова, директора ГСХИ А. М. Михайлова, обвинявшихся в участии в так называемой «правотроцкистской организации»2. Особым совещанием НКВД были осуждены секретарь Горьковского ОК ВКП (б) И. Ф. Мельников, зам. председателя облисполкома Н. И. Калагаев, секретарь Ленинского Р К ВКП (б) Н. С. Самойлов, председатель Горьковского горисполкома В. Ф. Воронин.. В один ден^ с ними — 23 декабря— особое совещание НКВД вынесло приговор в отношении 9 руководителей автозавода, арестованных в 1937—1938 гг. За участие «во вредительской деятельности» на заводе были осуждены главные инженеры Л. А. Мертц и А. С. Иванов, главный энергетик Г. М. Зельберг, начальники цехов С. 3. Бондарчик, Т. М. Геллер, Н. Н. Геккер, зам. директора завода М. М. Рубин, и. о. главного инженера В. С. Данилов, зав. производством М. И. Слуцкий.
Так продолжала работать созданная сталинизмом машина по борьбе с любыми отклонениями от официальной идеологии и утвержденной точки зрения, политической практики, выдавая недостатки в практической работе за преднамеренную вредительскую деятельность. В 30-е годы в результате сфальсифицированных органами НКВД при беспрекословном выполнении директив центра дел о так называемых «антисоветских правотроц-кистских террористических вредительских организациях» в Горьковской области оказались жертвами репрессий, нарушения законности и произвола многие партийные* советские, хозяйственные работники, рабочие и колхоз.
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 397. Д. 318. Л. 20.
2 Там же. Ф. 3. Оп. 384. Д. 112. Л. 32.
36

ники, представители интеллигенции, члены их семей/Политические репрессии привели к личным трагедиям людей, дезорганизации общественной и хозяйственной жизни.
В годы Великой Отечественной войны и послевоеи. ные годы продолжались аресты и обвинения в политических преступлениях. Фабриковались дела о так называемых «контрреволюционных, шпионских организациях», вредительской работе. Например, на второй день войны, 23 июня 1941 г., были арестованы, а затем осуждены особым совещанием за участие в «антисоветской финской ШПИОНСКОЙ организации на ГАЗе» рабочие автозавода О. П. Мякки и Ю. М. Микинен, М. Я. Хеллевар, В. Т. Па-уккбнён, рабочий станции Тарасиха Горьковской железной дороги А. Л. Лаукконен1. Директор завода им. Свердлова г. Дзержинска С. П. Горин был приговорен особым совещанием к высшей мере наказания за «антисоветскую вредительскую работу в системе оборонной промышленности».
Второй вид преступлений, в которых обвинялись арестованные органами НКВД в этот период,— проведение антисоветской агитации, распространение ложных слухов. В этом преступлении были обвинены учитель А. К. Антонова, писатель А. И. Патреев, политработник Красной Армии Ш. Семенцов, помощник прокурора Воротынского района Н. Н. Соболева и другие. Какой характер нрсилй высказывания «виновников» этих преступлений? Так, начальник сектора управления смежных производств Горьковского автозавода И. Г. Френкель (член партий с 1925 г., участник Великой Отечественной войны), обсуждая среди ИТР проблемы демократии в партии, отмечал, что «партийная верхушка оторвана от народа, рядовые члены партии имеют только одно право 5— кричать «Ура!». Эти высказывания квалифицировались как «клевета на советскую действительность», И. Г. Френкель в 1948 г. был осужден особым совещанием при МТБ на 8 лет лишения свободы2. Преподавателя Горьковского филиала ВЮЗИ, кандидата юридических наук В. Я. Лившица за «клевету на демократические принципы Конституции, советского государственного строя» военный трибунал МВО приговорил к расстрелу.
Работник   дирекции   радиотрансляционной    сети
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. врем. хр. Д. 103 — 1989 г.
2 Там же. Оп. 384. Д. 459. Л. 7.
37

г. Горького И. О. Венков (член партии с 1919 г.) в 1948 г. написал письмо в ЦК ВКП (б) о бедственном положении крестьянства и рабочих в послевоенное время. «Дело в деревне обстоит еще хуже, чем при крепостном правев-писал он. В письме Венкова были сделаны предложения, каким образом сэкономить 1 миллиард рублей для бюджета г. Горького, он предлагал вместо 12 районов оставить в городе 4—5, За «клевету на советскую действительность» — так квалифицировалось это письмо — И. О. Венков был исключен из партии, затем арестован и осужден областным судом к 10 годам исправительно-трудовых лагерей1.
Одним из последних преступлений сталинского режима было так называемое «ленинградское дело» 1949— 1953 гг. В результате сфальсифицированных «дел» по> страдали кадры не только Ленинградской области, но и ряда других. Необоснованные исключения из партии, аресты по этим «делам» проводились ив г. Горьком. Одним из видных руководителей, проходивших по «ленинградскому делу», был бывший первый секретарь Горьковского обкома ВКП (б), а затем Председатель Совета Министров РСФСР М. И. Родионов.
Осудив ленинградских товарищей и М. И. Родионова (был приговорен к расстрелу), фальсификаторы этого дела стремились в традициях 30-х годов придать ему вид крупного заговора, направленного на подрыв партии и государства, с этой целью они обратили свои взоры и к Горьковской партийной организации, одной из крупнейших в стране. В 1949—1950 гг. ЦК ВКП (б) дважды принимал постановления о работе Горьковской парторганизации и ее первом секретаре С. Я. Кирееве.
В результате пострадали прежде всего партийные и советские руководители области и города, работавшие ранее с М. И. Родионовым. Были освобождены от работы и исключены из партии кроме С. Я. Киреева второй секретарь ОК ВКП (б) В. В. Тихомиров, секретарь обкома П. А. Ромашин, редактор газеты «Горьковская коммуна» А. Д. Пономаренко, зав. отделом партийных, профсоюзных, комсомольских органов А. С. Шитов, многие руководящие работники г. Горького, был привлечен к уголовной ответственности председатель Горьковского горисполкома А. М. Шульпин2.
1 НОЦДНИ. Ф. 3. Оп. 398. Д. 74. Л. 2.
2 См.: Гордеева Л. П., Кильсеев Е. И., Розанов П. А, Драма на Волге//Ленинградское дело. Л., 1990. С. 228—240.
38

Кампания по замене кадров охватила все звенья области. На X областной партконференции были подведены итоги исправления ошибок в подборе и расстановке кадров, якобы допущенных Родионовым и Киреевым: в 1950 г. аппарат обкома был обновлен почти на треть, Горьковского горкома — более чем на 40 процентов, укреплено руководство облисполкома, полностью заменено руководство Горьковского горисполкома1. Всего в области были заменены 709 человек, на их место пришли, как подчеркивала конференция, «преданные нашему делу люди»2. Анализ имеющихся документов показывает, что местным кадрам вменялись в вину в основном хозяйственные преступления и упущения, но квалифицировались они как антигосударственные действия, политические ошибки. Можно предположить, что это явилось следствием либо того, что основное внимание фальсификаторы сосредоточили на ленинградцах, либо следствию не удалось добиться от М. И. Родионова показаний, достаток ных для организации крупного политического процесса в г. Горьком.
На XXII съезде КПСС первый секретарь Горьковского обкома партии Л. Н. Ефремов, анализируя эти процессы, отмечал, что «в мрачный период провокационного «ленинградского дела», сфабрикованного Маленковым, невинно пострадал и подвергся преследованиям ряд коммунистов-горьковчан»3.
Работа по восстановлению правды о советской исто* рии продолжается. Все больше утверждается в широком общественном сознании представление о сложности этого явления, о необходимости целостного анализа всех сторон нашей истории 20—50-х годов, построенного об>-щества. Настоящая книга — часть этой большой работы по новому осмыслению нашей истории, по формированию нового исторического сознания, в основе которого должны быть идеи о гуманном демократическом обществе, правовом государстве, о месте и роли нашего Отечества в мировой цивилизации.
А. А. Куликов, Л. П. Гордеева
1 НОЦДНИ. Ф. 3. On. 1. Д. 7437. Л. 17.
2 Там же
8 XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. 1. М., 1962. С. 400.

ПИСЬМА. ВОСПОМИНАНИЯ. ДОКУМЕНТЫ
Из-за колючей проволоки
Они с трудом преодолевали бесконечные барьеры ГУЛАГа — запреты лагерной администрации, цензуру, наконец, безответственность маленьких чинов, от их доброй воли (а она там была в дефиците) зависела тамошняя почтовая система. Переписка разрешалась далеко не всем зекам, за малейшую провинность их лишали этого права, что являлось самым страшным для НИХ наказанием.
Каждое полученное из-за колючей проволоки письмо было вестью как бы «с того света» и радовало, что дорогой человек жив. Запершись в квартире от посторонних взглядов, ЧСИРы (члены семей изменников родины) читали и перечитывали обычно скупые строки, извещавшие, что «жив, здоров, если можете пришлите...». В них редко заключались жалобы (цензура!) на тяготы лагерной жизни или тяжелые «черные думы». Но иногда они меж строк прорывались.
Немногие из этих человеческих документов мрачной поры геноцида дошли до наших дней, и каждое из них бесценная реликвия не только для историка, но и для тех, кто стремится познать горькую правду эпохи сталинизма.
Горький, ул. Чернышева, д. М 97, кв. 39, Г. В. Свердловой.
Дорогие мои Гина, Инночка, Люся, мама и все родные! Я здоров, пишу в третий раз, но никакой весточки от вас не получал. Мне бы хотелось получить телеграфно... (стерто—Ред.) пришлите махорки или любого табаку\
40

2 Забвению не подлежит О репрессиях 30-х - начала 50-х годов в Нижегородской области


Из продуктов можно послать все, но самое лучшее получить сухари, немного сахару, кофе и вообще, что найдете возможным. Много на меня не расходуйте, я понимаю, что это вам нелегко. Из вещей нужно белье, старую шапку с ушами, какой-нибудь старый ватный бушлат. Ехать сюда вам далеко, поэтому ограничьтесь самым малым. Все мои теплые вещи остались з Горьковской внутренней тюрьме, начальник обещал их передать вам: Получите их. Простите за надоедливые просьбы. Целию всех. Ваш Захар Хаймс. 9 января 1942 г. Балашов, С а* ратовской обл., Бреевское почт, отд., почт. ящ. М 2.     *
Горький, ул. Белинского, д. М 97, кв. 39, кв. 5, Свердловым.
Не знаю, дошли до вас мои письма из Новоузенска. Очень жалею, что ваши письма, адресованные в Аткарск, я тоже не получил. Как вы живете? Где учится или работает Инночка, все ли здоровы? О себе писать нечего, мне нужна сейчас сильная материальная поддержка'. Меня мучают частые поносы, изнуряют, еле выдерживаю. Нужны сухари и дригие Противопоносные, противоцинготные средства. Табачок, махорка нужны — все же табак повышает жизненный тонус. Весной будем работать, по-видимому, в сельском хозяйстве, но состояние моего здоровья таково, что без поддержки работать не смогу. Вещей у меня никаких нет, вместо рубахи всю зиму ходил в майке, и сейчас ее нечем заменить. О деле я совсем не пишу, оно известно. Простите за мрачный характер письма, но я очень, очень устал. Будьте здоровы, целую всех вас. Ваш Захар Хаймс:
Новоузенск, 14 апреля 1942 г. Исправительно-трудовая колония № 28.
Через 10 дней автора письма уже не было в живых.
3. Б. Хаймс — кадровый партработник.
Горький, ул. Ошара, д. 72/32, кв. 17, Таубес С. М. Родненькие мои, хорошие!
Сегодня прибыл в Киров. За три последние месяца впервые побрился и очень сожалею, что в таком виде вы меня не увидите: Что хорошо выгляжу, в этом глав-, нйя ваша заслуга. Побаловали вы меня изрядно. Даже не знаю, заслужил ли я такое внимание, заботу и любовь. Что я переживал при ваших передачках, трудно передать. Мне казалось, что я там был единственным человеком, окруженным таким вниманием. Чувствую ce-
ll

бя хорошо. Хочется быстрее добраться до места и узнать район, и устроиться с жильем (это, вероятно, очень трудно). Когда отсюда выедем, неизвестно. Всяко может быть, или через несколько дней или месяц. Выяснится скоро. Условия здесь гораздо лучшие. У меня такое самочувствие, что написать что-либо последовательно и вразумительно не удается. Какое счастье, что имею возможность послать вам эту весточку. Очень грустно было вчера мне в Горьком, когда я, едучи на вокзал-', проехал трамвайную линию № 2, затем троллейбус и квартиру Л. И. и 3. В. Очень хорошо выглядел скверик на площади, все так близко в городе и родное, и вдруг уезжаешь в неизвестную даль, и когда вернёшься, покрыто неизвестностью. Целую крепко всех. Любящий вас отец и муж.
28 июля 1951 г. Киров (областной), пересыльная тюрьма.
Участник гражданской войны, инженер М. М. Таубес после многолетнего заключения в горьковской тюрьме и УнжЛАГе, после третьего ареста направлялся по этапу в сибирскую ссылку. 30 марта 1955 г. Верховный суд СССР полностью реабилитировал ММ. Таубеса. В октябре 1955 г. ВТЭК признал его инвалидом 2-й группы. Умер в 1974 г.
Горький, ул. Университетская, д. М 5, А. Н. Самариной.
Моя родная! Не знаю, получила ли ты мое письмо с доверенностью на получение вещей из тюрьмы. Итак, я осужден особым совещанием в ноябре месяце сроком на 8\лет как социально опасный элемент. Ты понимаешь, как мне тяжело? Но я не теряю надежды, что окончится эта проклятая война и решение будет отменено. Иначе бы я покончил все счеты с жизнью. Этот крестный путь, эта Голгофа, длящаяся 4-й год, это осуждение без малейшей вины на такой огромный срок сломили мой силы. Долго ли протяну, не знаю. Гибнуть за чужие грехи оказалось не так легко: Мое единственное утешение — это то, что ты и отец вместе. Это единственное мое утешение. Люблю тебя горячо и жизнь бы отдал, если бы это тебе понадобилось. Прошу тебя пиши мне — Сухо-безводное Горьковской железной дороги.
Помоги деньгами, табаком, сахаром через подателя этого или иными путями. Больше писать не могу. Рабо*
42

таю на общих работах: Передай одноактных пьес и комедий для сцены лагеря. Горячо целую вас обоих, мои любимые. Помогите табаком, махоркой, деньгами и еще чем-нибудь. Ходатайствуйте о пересмотре решения ОСО. Ваш Юра.
Ст. Сухобезводное, 23 ноября 1941 г.
Это и последующее письмо написаны артистом Горьковского драмтеатра Г. И. Юрьевым-Паращуком своей жене, артистке А. Н. Самариной. Оба они были арестованы в ночь с 14 на 15 июня 1938 г. по обвинению в шпионаже в пользу Румынии. Сцустя 7 месяцев А.Н. Самарина была освобождена, а ее муж был осужден на 8 лет.
Горький, Университетская, 5, Самариным.
Дорогая моя Танюша! Друг мой дорогой!
Часто лунными ночами, сидя один и глядя на темные вершины сосен, плотным непроницаемым замкнутым наглухо кольцом окруживших и ограничивших мою жизнь, я задумался: а что же дальше? Что ждет меня впереди? Что? И вот тут-то становилось до крика больно, т. к. ответ один — ничего! Одиночество! За что же?— кричит все внутри ...и не к кому обратиться, и никто не исправит несправедливости, и никому нет до тебя дела... Тупик! Конец! Точка!
Нет отдыха и нет покоя ни днем, ни ночью, и чем дальше, тем тяжелее. Впереди еще три тяжелых года, а после них? Ведь и после них не легче: запретные города, трудности, а то и невозможность устроиться на работу... Так нужно ли это все? Зачем и коми? И все чаще хочется подвести под счетом жизни итоговую черту и кинуться в объятия курносой кокетки с косой, которая все упорнее заигрывает, все ближе, плотнее подбирается...
Прости меня, если мрачные краски письма немного неприятны, но я так глубоко одинок, а душа болит, болит... Горячо вас обоих целую, хочу обнять, а увижу ли? Боже мой, как мучительно! Берегите друг друга в каою-дой мелочи. Прощайте. Юра.
1943 г.
Заключенный Евгений Наместников, 16 лет, из Мед-вежьегорского лагеря НКВД — своей сестре Валентине Наместниковой в Горький.
43

Медвежьегорск, 15 октября 1938 г. Здравствуй, Валюта!
Посылаю тебе уже не первое, а шестое письмо, а ответа нет и нет. Живу я по-старому, немного похворал да и сейчас еще не совсем прошло (пиодермия — воспаление кожной сетчатки от неправильного обмена веществ). Новостей больше нет. Пришли посылку: чемодан, обшитый мешковиной с ключом, очки 5 диоптрий, пару нижнего белья, брюки, ботинки, пары две-три носков и платков, гетры футбольные, бумаги, конверт тсв, открыток, марок, ниток с иголками. Денег можешь не присылать, а то, что найдешь нужным, то пришли. О большем просить не имею права. Не плохо было бы прислать кое-что из, продуктов, но у тебя капиталов не так уж много, насколько я понимаю в этом деле, Пришли также бинт, вату, цинковой мази и пасты Лассара. Последнее особенно нужно.
А как ты, Валечка, живешь? Я ведь ничего о тебе не знаю с 31 июля, а сейчас октябрь. Где ты работаешь, учишься, или чего-нибудь еще делаешь? Что известно о Толе*, Анастасии Яковлевне** и Иване Павловиче***. Пишут ли они тебе? Я о Файне и К**** ничего не знаю. Где сейчас обитатели приемника, имеешь ли ты с ними переписку? Не теряй их из виду. Как живут родные? Привет им всем. Что думают обо мне мои соученики и знакомые и что говорят вообще? Как ты проводишь время? Ну, словом, пиши больше и обо всем, так всё меня интересует и волниет. Зйказными можешь не писать. А посылку высылай как можно скорее.
Я во многом изменился и во многом остался все тот же. Я все также люблю литературу, если не больше, обожаю мою родину, Волгу, жизнь, а последнюю готов отдать за первую по первому зову правительства, несмотря на то, что я 'получил явно не по заслугам. Двое (а может быть и больше)- людей, спасая шкуру свою и пользуясь моим нетвердым'положением; составили «де
* Малолетний брат, отправленный из горьковского детприемника в Пеомь.
** Так в целях конспирации автор называет мать, находившуюся в Темниковском лагере НКВД для жен «врагов народа> в Мордовии.
*** Отец к этому времени был уже расстрелян, а сын все еще считал, что он по-прежнему находился в тюрьме в г. Горьком.
**** Товарищи по горьковскому детприемнику НКВД, вместе с ним отправленные в лагеря-
44

ло», а О СО НКВД посадило меня и всех остальных. С огнем не шутят. Пиши ответ.
Целую Женя.
Письма из лагеря получала семья Г. К. Винтера, работавшего до ареста председателем облстрахкассы ко-опинсоюза в г. Горьком. Арестованный 28 января 1938 года, осужденный на 10 лет лишения свободы, он умер 10 сентября 1938 года в местах заключения. Реабилитирован посмертно.
г. Горький, ул. Лядова, д. 30, кв. 25, Винтер Татьяне Михайловне.
Винтер Густав Карлович, ОСО рк Горьковской НКВД от 27 марта 1938 г. ст. 58 КРД, срок 10 лет.
Здравствуй, дорогая мама и дети Нюра и Алик! Сообщаю я о том/что нахожусь в лагерях НКВД в гор. Чи-бью Северного края. Шлю вам привет из далекого Чи-бью, сообщаю, что я жив и здоров, того и Вам желаю. Если можешь, мама, пошли мне посылку по следующему адресу: Чибью, Коми АССР,   Ухтапечлаг,   НКВД,
1 промысел, з/к Винтеру Густаву Карловичу. По этому адресу можно и письма посылать. В посылках лишнего ничего не надо, а самое необходимое, как-то: 1) сахару
2 кило; 2) сало свиное, соленое—украинское, которое не портится, 3 кило; 3) сухарей 3 кило; 4) почтовой бумаги и конвертов с марками и почтовых открыток 6 штук. Если почтовую бумагу нельзя доставить, то пошлите ученическую тетрадь или блокнот, 5) карандашей химических, 2 штуки; 6) очки для работы; 7) иглы для починки одежды; 8) ниток, 2 шпульки, черных и белых, пуговиц для пальто и для брюк.
Сообщите, как живете, как здоровье? Передайте Илье привет и жене его Нюре, а также дочке его Светлане, она, наверное, теперь уже большая, начинает сама сидеть и ползать. Дапишите также, какие успехи Алика по учебе, является также отличником, как в прошлом или нет? Каковы успехи нашей Художницы— Нюры и перешла ли она на III курс?
Сообщаю, что денег, которых ты передала в контору Горьковской тюрьмы, я не получил, да еще у меня остались свои, которые я взял при себе, 43 руб. От них я израсходовал 11 руб., остальные остались не использованными, их я еще не получил.
Напиши, как с получением у тебя моего займа, на который я подписался на 1937/38 год по облкоопинстрах*
45

кассе. Я подписался на 700 рублей, удержание производилось по февраль. Узнай у бухгалтера Шарапова или у Ивана Ивановича Гольяева (?), требуется ли от меня доверенность, то я отсюда и пошлю.
Пишите, как у тебя, мама, дела идут по мастерской, поедете ли в дом отдыха или нет в этом году, и как Алик и Нюра поедут ли они в пионерлагеря или нет.
Пишите, как у вас всех здоровье? О моем здоровье шибко не заботься и не горюйте. Я работаю на кирпичном заводе на первом промысле Ухтапечлага разнорабочим НКВД на разных работах, чернорабочим.
Погода здесь, наверно, такая же, как в Сибири, весна и лето позднее, таять с последних чисел мая началось по-настоящему только и распускать листья деревья.
Целую я вас всех, ваш папа, Чибью, 7/VI-38 г. Северный край, Ухтапечлаг. Г. Винтер.
г. Горький, ул. Лядова, д. 30, кв. 25, Винтер Татьяне Михайловне.
Коми АССР, г. Чибью, лагпункт «Ветлосяна», Винтер Г .К, ст. 58 КРД, срок 10 лет.
Здравствуй, дорогая мама и дети!
Привет Вам из л/п «Ветлосяна», где я теперь нахожусь. Сообщаю, что я жив, здоров и что примерно с 10— 12 июня с/года нахожусь в лагерном пункте НКВД «Ветлосянаъ Коми АССР, гор. Чибью (Северный край). Сообщите мне открыткой, [как Вы живете по последнему адресу, указанному здесь. От Вас я не получил до сих пор никаких новостей. Мама, пошли мне посылку, самое необходимое: 1) сахар, кило, да сала или копченое свиное мясо, кило, 2) сухарей белых с кило (одно кило), немножко конфет, один кило. Очков для работы. Карандашей химических, штук две, бумаги почтовой и конверт, почт, марки. Иглы и лоскутов для заплат одежды, пуговиц для пальто и белья.
Привет Илье, Нюре, Свете и... (имениннице).
Привет всем остальным. Желаю Вам крепкого здоровья. До свидания.
Лагпункт «Ветлосяна» Г. Винтер
20/VI 1938 года
г. Горький, ул. Лядова, д. 30, кв., 25, Винтер Татьяне Михайловне.
Дорогая жена и дети!
46

Сообщите телеграммой мне о состоянии вашего здоровья, а также переведите по телеграфу денег, срочно посылку съестных продуктов. Адрес: гор. Чибью, лагпункт «Ветлосян* Винтер Г. /С. До свидания. Жду телеграмму. Ваш муж и отец.
л/п «Ветлосяна» Г. Винтер
28 июля 1938 г.
Г. В. Демидович, механик волжских судов, арестованный и осужденный в 1937 году на 10 лет по ст. 58 УК РСФСР, в 1948 году вернулся в родные места, работал на Бору, в Ватоме, до ухода на пенсию — на заводе шампанских вин в г. Горьком. Полностью реабилитирован. Умер в 1989 году.
Моей жене Алевтине Петровне!
Дина, это материал для жалобы. Ты ведь не знаешь обстоятельств дела. Я осужден по постановлению «тройки» при Горьковском НКВД 13 декабря 1937 года, арестован 5 ноября 1937 года. Первый раз вызван на следствие через 11 дней.
Арестован по материалам, представленным спецчастью Горьковского спиртотреста. Вначале следователь без предъявления обвинения предложил сознаться в своей виновности и все рассказать. Когда я сказал, что не считаю себя ни в чем виновным, то он вынул бумажку и прочитал, что я обвиняюсь в съемке железнодорожных линий, в умышленном задержании пуска спиртозавода и в разговорах против правительства, а также в том, что я шпион. В это время пришел еще один следователь и с насмешками стал издеваться и требоватр, чтоб я сознался, что я шпион Японии, т. к. я родился в г. Дальнем (теперешний Дайрен), и когда я стал отрицать, то меня подвергли пытке стулом, но, поиздевавшись, оставили. Когда я потребовал, чтоб разобрали мои документы, взятые при обыске, мне велели самому их разобрать в углу в общей куче, и когда на основании метрик, трудового свидетельства и документа о гибели отца смог доказать абсурдность обвинения в шпионаже (я был вывезен из Порт-Артура 1 год 9 месяцев), то этого вопроса больше не задавали. Во вторую и третью ночь отпали остальные обвинения, и следователь стал настаивать ни том, чтоб я сказал, что я говорил против советского правительства, и, следовательно, все равно должен понести наказание, т. к. НКВД зря не забирает (не арестовывает), и все равно я должен буду понести наказание.
47

Угрожали все время (еще 2 ночи), понуждали меня со-знаться. Я, видя бесцельность сопротивления, решил просто выдумать, что я говорил о том, что в системе наркомата и вообще на водном транспорте процветает протекционизм (об этом ведь писали в газете) и о том, что не все женщины в быту у отсталых народов вполне равноправны (в действительности я никогда об этом не говорил). Следователь настаивал, чтоб я написал, что протекционизм я подразумевал именно в правительстве. Я этого не хотел писать. Тогда в последнюю ночь допроса он мне дал подписать написанный им самим протокол, в котором написано, что я говорил именно против правительства, и все остальные обвинения отпали, и о том, что я делал съемки железнодорожных линий, но в этом обвинении я не сознался.
Этот протокол заставили меня подписать. Через 7—8 дней меня отправили этапом, и я узнал, что осужден «тройкой» Горьковского НКВД сроком на 10 лет по статье 58 пункт 10 (это мне зачитали в 9-м отделении БАМа 8/11 1938 года, когда выгрузили из вагонов этапа). В июле месяце 1938 года во Владивостоке объявили, что у меня не 58—10, а КРА— 10 лет (контррев. агитация ), срок окончания 5 ноября 1947 года.
Вот все, что довело меня до разлуки с семьей и ото-рвало от работы на пользу родины. Прошу ходатайствовать о пересмотре моего дела.
4/VIH-40 Уважающий Г. В. Демидович
4 сентября 1940 г.
С. Л. Забалуев, хирург Горьковской областной больницы им. Семашко, был арестован 26 августа 1937 года и осужден «тройкой» НКВД на 10 лет лагерей. Эти письма он писал своей семье из лагеря в Малеке, расположенного под Ташкентом. 20 февраля 1943 года умер в лагере. В 1957 году посмертно реабилитирован.
а. Горький, РСФСР, ул. Пискунова, д. 3, кв. 159.
Забалуевой Елизавете Алексеевне.
Милые родные мои Лиленька, Танечка и Леночка, крепко, крепко целую вас. Я совершенно здоров, чувствую себя физически очень хорошо. С перепиской сейчас почему-то дело обстоит очень плохо, я от вас 3 месяца ничего не получаю и не знаю, получаете ли вы, хотя пишу вам часто. М. быть, это скоро наладится, во всяком случае ни телеграмм, ни срочных писем не пишите, т. к. они все равно не доходят. Обо мне во всяком случае не
48

беспокойтесь, даже если ничего не получаете, здоровье у меня прекрасное, питание вполне достаточное, я со-вершенно ни в чем не нуждаюсь.
Я не знаю, как вы живете и что с вами, все ли у вас благополучно и потому мне очень трудно сейчас писать вам. Крепко, крепко целую вас, мои дорогие.
г. Горький, РСФСР, ул. Пискунова, д. 3, кв. 159, Забалуевой Елизавете Алексеевне. Милая родная Лиленька, крепко, крепко целую тебя, давно от тебя не получал писем. Последнее от 29/XI1, и, вероятно, за это время ты уже узнала об отрицатель-% ном результате пересмотра. Я лично ничего хорошего не жду и ни на что не надеюсь, и поэтому этот ответ для меня не является неожиданным. Милая Лиленька, умоляю тебя не отчаивайся и не огорчайся, береги свое здоровье и спокойствие. Для меня вполне достаточно только знать, что ты и мои милые деточки здоровы и благополучны. Я здоров  и чувствую себя довольно хорошо. Справку, которую ты просила, мне не дали, т. к. такие справки по просьбе частных лиц не выдаются,  да она мне, я думаю, и не нужна, т. к. если они захотят освободить меня, дело за справкой не станет, т. к. прокурор может получить ее в любой момент. Но если по характеру дела он считает невозможным освободить меня, то никакие справки не помогут, тем более что прокурор и без справки не сомневается, что я хорошо работаю. Милая Лиленька,   ты ни в каком случае не думай приезжать сюда на 2 месяца, т. к. свидания больше одного в 6 месяцев теперь не дают, а жить рядом и не видеться бесконечно тяжелее. Мне бесконечно приятнее, для моего спокойствия даже необходимо, чтобы ты лето провела с кем-нибудь из девочек, если не удастся  с обеими, и чтобы ты за лето как следует отдохнула. Выработайте хороший, согласный с моими пожеланиями план и напишите мне. Пока прощай, моя родная, крепко, крепко целую вас всех, сообщай мне всегда о здоровье моей милой «Радости». Я решительно ни в чем не нуждаюсь и потому никаких посылок мне пока не присылай, когда надо будет, я напишу.   Передай мой привет бабушке Над. Ник., Наташе, ее деткам, Ник. Ив. и Ан. Ивановне, а также Надежде Ивановне и особенно Александру Владимир.
27/Х1Ш г.
Ваш папа.
I
23.11-40
4 Зак. 3782
49

Милая родная Лиленька, крепко, крепко целую тебя. 6/1II получил твою посылку. По долгу вежливости за нее благодарю, а по долгу дисциплины — браню: ведь я писал тебе неоднократно, что я ни в чем не нуждаюсь, и посылок мне пока не присылай. Надо будет, тогда напишу.
Какое счастье было бы, если бы Танечка действительно осталась аспирантом. Она девочка талантливая и из нее должен получиться толковый и образованный научный работник. Если Танечка будет ^аспиранткой, то пусть усиленно занимается немецким языком. Если каждый день заниматься, за два года можно хорошо выучить.
У нас сейчас очень тепло, скоро зацветут вишни, в полях масса зелени. Зима была очень теплая, раза три выпадал снег, который держался по 1 дню, да раза 3 шел дождь, морозов совсем не было.
Я живу и работаю пока по-прежнему. Сообщите мне, как вы предполагаете провести лето. Теперь новый порядок разрешения свиданий. Надо просить разрешения на личное свидание в управлении в г. Ташкенте.
Милая Лиленька, ты все волнуешься относительно отзыва о моей работе здесь. Такой отзыв дается только по запросу прокуратуры и, если он ей нужен, она его запросит. Я заявления горьковскому прокурору не писал, т. к. совершенно не знаю, что писать, не повторять же то, что писал в прошлый раз. Пусть будет, что будет, не волнуйся, моя дорогая.
Крепко, крепко целую тебя и моих дорогих деточек. 9/111-40 Твой Сергей.
г. Горький, РСФСР, ул. Пискунова, д. 3, кв. 159,
Забалуевой Елизавете Алексеевне.
Милая, родная Лиленька, крепко обнимаю тебя и целую. Посылку твою получил, очень благодарю, но и очень прошу больше не присылай. Я решительно ни в чем не нуждаюсь, сыт совершенно и белья у меня больше, чем достаточно. Большим горем для меня было то, что письма, посланные в посылке, взяли для проверки и так и не возвратили. У нас теперь новый адр.: Ст. Сыр-Дарья Ташкент, ж. д., с/х Малек, почт. ящ. № 14, Заба-луеву Сергею Лаврентьевичу. Письма пиши сжатее и спокойнее, без лирики, в чувствах твоих я и так уверен. Я свое положение переношу совершенно спокойно, поэтому утешать и успокаивать меня тоже не нужно, О здоровье моем не беспокойся, оно не внушает никаких
50

опасений. Насчет свиданий теперь очень строго, они даются только по разрешению из Ташкента. Разрешение в Ташкенте надо получать заранее и, не получивши его предварительно,— ни в каком случае приезжать нельзя. В этом году я отсюда уеду, но когда и куда, совершенно не знаю, поэтому, даже получивши разрешение, надо будет точно списаться (телегрим.).
Зима у нас была чрезвычайно теплая, но весна до вчерашнего дня была довольно пасмурная и деревья еще не цветут. К Малеку я привык, чувствую себя здесь неплохо и уезжать в другое место не хочется.
Стараетесь ли вы ликвидировать медицинские журналы. Сделайте это, пожалуйста,— вы освободитесь от совершенно ненужного балласта. Мой привет всем моим друзьям и знакомым. Крепко, крепко целую тебя и моих родных милых, бесконечно любимых девочек. 20/111-40 с/х Малек. Твой Сергей.
Н. М. БУС АР ЕВ
Лагеря
Отрывки из воспоминаний принадлежат Н. М, Бусареву, в 20-е годы работавшему секретарем Нижегородского городского и Бык. сунского уездного комитетов партии. Затем он жил в Москве и Саратове, строил заводы, был инженером, начальником цеха. В августе 1937 года за ним закрылась дверь на свободу, в 1938-м осужден на 10 лет тюремного заключения с поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества. Впереди лагеря, ссылка в Заполярье. Не пытаясь делать обобщений, Н. М. Бусарев восстанавливает события тех лет, которые стали историей.
Привезли нас в лагпункт Ингаш — это около Канска Красноярского края. Мороз 40° и ниже, мы одеты как попало: в том, в чем были арестованы, а надо было работать и на морозе.
В этом этапе привезли 1000 заключенных из полит-изоляторов. Сформировали из нас бригады. Бригадиром нашей бригады был назначен Соколов — профессор Московской военно-химической академии. А какой он бригадир да еще в лагере.
Я ему помогал, но все равно ничего не получалось. Его ругали, а что он мог сделать, когда и сама-то бригада состояла из профессоров, доцентов, инженеров, докторов физических наук, словом, из 36 человек 29 имели
4*
51

высшее образование, а работать надо было физически и на морозе,
Бригада работала на лесной бирже, разделывала бревна на швырок, выпиливала балансы на тарный кряж и газовую чурку и отбирала рудную стойку. Потом работали на точковке леса, когда старый начальник лесного склада сдавал склад новому начальнику.
Прошло несколько дней, как-то на разводе объявляют: С вашим бригадиром чудаком (они его грубее ругали) ничего не получается. Это какое-то дерьмо... Мы его снимаем.
Кого хотели бригадиром? Кто-то выкрикнул мою фамилию, и я стал бригадиром этой бригады ученых. Встал вопрос, как этих ученых, не приспособленных к физическому труду, сохранить, приспособить к условиям лагеря. Эти люди нормы никогда не выполнят, а следовательно, не получат питание и скоро, очень скоро ослабнут и погибнут.
Надо научиться кормить бригаду, именно кормить в полном понимании этого слова. К этому надо добавить, что мы приехали из тюрем, с родственниками не связались, и помощи от них ожидать не приходилось.
Пошел к нормировщику, он был из наших по 58 статье. Суть моего вопроса он понял. Я его спросил:
— Научите, как можно кормить бригаду? Как надо заряжать туфту, т. е. как надо делать описание работ в рабочих сведениях, по которым начисляют питание, чтобы это описание увеличивало выработку бригады.
Без этого, сказал я нормировщику, мои ученые старички при таком морозе скоро умрут.
Нормировщик меня понял, научил, как надо это делать, т. е. как надо делать описание работ. Оказывается, это и не так уж трудно. Вот только тогда я понял смысл русской пословицы: ловкость рук и никакого мошенничества. В лагере научились приспосабливаться — только диву даешься.
Теперь несколько подробнее, как это делалось. Лес на разделку мы получали с реки, возили на машинах. Очень мало оставалось на второй день нераспиленных бревен. Очень мало мы брали бревен из штабелей. Из одного и того же бревна выпиливали швырок на тарный кряж и газовую чурку. Рудную стойку просто выпиливали нужного размера и складывали в одно место.
На лесном складе лежало очень много леса. Его грузили на платформы и увозили по железной дороге.
52

В рабочих сведениях бригады делалось описание работ и объемы выполненных работ. Сколько бригада сде^ лала кубов, ставилось точно, но вот описание работ нужно было выдумывать.
Например, бригада заготовила 6,0 куб. метров тарного кряжа. Норма выработки 2,0 куб. метра. Получается 6,0:2,0=3 нормы — 300 процентов. В рабочих сведениях делается описание. Чтобы выпилить 6,0 куб. метров тарного кряжа, бригада якобы расштабелевала 30,0 куб. метров штабеля. Норма 5,0 куб. метров. 30,0:5,0 = 6 норм, или 600 процентов. Это вполне нормально. Потом подноска баланов на 25 метров — одна норма, а подноска на 50 метров — другая, меньше.
Так же делалось описание при изготовлении газовой чурки, рудной стойки.
Кубы, изготовленные бригадой, точные, какие наготовила бригада, тут никаких добавлений нет. Но вот описание работ дает выработки больше, чем то, что заготовила бригада. Общая выработка по бригаде вполне достаточна. Кроме питания, нам за работу ничего больше не давали. Рабочие сведения проверяли нормировщик, десятник и прораб.
Роль бригадира в данном случае заключалась в том, чтобы быть человеком и суметь помочь людям, попавшим в беду, неприспособленным к обстановке, в которую они попали, где без поддержки они были обречёны на преждевременную смерть.
Бригада наша, благодаря сказанному выше, получат ла лучшее питание, чем то, которое было у остальных заключенных. Это лучшее питание давало: третий котел, одно премблюдо — пирожок, три производственных — три крупяные котлеты, 900 граммов хлеба и 300 граммов можно купить за деньги из ларька.
Такое питание могли получить не отдельные члены бригады, а обязательно вся боигада, но при условии, что бригада в целом должна была выработать не ниже 125 процентов за весь месяц.
Больше того, для получения такого питания ставились условия. Если бригада дала за месяц 125 процентов, то ее ставили на учет на получение лучшего питания. Второй месяц бригада тоже должна дать выработку не ниже 125 процентов. На третий месяц независимо от выработки бригада весь месяц получает лучшее питание.
Если бригада и дальше дает в месяц 125 процентов, она это питание получает, а если бригада дала только
53

124 процента, ее снимают с этого питания. И все надо начинать сначала.
Таким образом, совершенно очевидно, что члены бригады и бригада в целом такую выработку не ниже
125 процентов выполнить не могла бы, и следовательно, могла бы рассчитывать на первый котел, который давал 500 граммов хлеба и суп «карие глазки».
Этот суп варился так: много воды, мало крупы, еще меньше воблы или селедки. Селедка поедалась еще до выдачи обеда, в супе оставались головы от селедки да выпавшие зрачки глаз «карие глазки». Такое название дали заключенные.
При таком положении питание имело решающее значение, чтобы выжить, чтобы работать. В конце 1940 года нас этапировали на строительство железной дороги Котлас — Воркута в Коми АССР.
На строительстве этой дороги гибли люди, как от какой-то эпидемии. Погибло людей куда больше, чем было описано поэтом Некрасовым в стихотворении «Железная дорога».
Трагедия наша заключалась в том, что не менее одной трети людей были уголовники, воры, бандиты. Эти отбросы человеческого общества знали, что они с нами могут делать все, что угодно. Брали они у нас, вернее воровали все, что можно было продать или проиграть.
Находясь по нескольку чаловек в бригадах, они не работали, а бригада должна была их обрабатывать, т. е. вырабатывать норму и на них. Они могли любого проиграть в карты, и им все это сходило с рук. В шутку мы их называли «друзья народа».
Дорогу строили в тайге, в тундре. Климатические условия были тяжелые. Пригонят колонну зимой, объедет охрана на лыжах круг. Вот вам и зона. Поставят палатки, и работай от темна до темна. Утром встаешь, а ты примерз.
Пекарни нет. Привезут по лежневке измятый хлеб, и ешь его, а то привезут пайку мукой. Сделаешь из березовой коры подобие миски, замесишь муку на холод: ной воде и ешь. Мало и непитательно, а работа на морозе.
Все это приводило к гибели массы людей, на их место привозили пополнение.
В этой обстановке надо было оставаться человеком, не терять веры в себя, в окружающих людей.
54

Кем только не приходилось работать. Некоторые работы чуть было не приводили ко второму лагерному сроку. Приведу один из подобных фактов.
Назначили меня дезинфектором на Ветлосянском комбинате Коми АССР. В мою обязанность входило мыть в бане заключенных и уничтожать вшей и блох.
Однажды пожарники меня попросили:
— Ты, батя, прожарь наше барахло, вши завелись. Я натопил баню,   дезокамеру, натопил докрасна, а
она была примитивная. Две трубы диаметром 50 сантиметров и длиной 5 метров. Занес в камеру их белье, одежду и другие вещи, а кто-то, видимо, забыл в кармане спички, они воспламенились, дезокамера и белье загорелись.
Сбежались заключенные. Кричат, где же пожарники, а они голые смотрят в окно бани на пожар, а выйти» не в чем, все их барахло горит.
Мне начали клеить дело, что я якобы зажег дезокамеру нарочно, когда там были пожарники. Помог начальник комбината. Он вызвал меня к себе, попросил рассказать все о себе и почему, по моему мнению, загорелась дезокамера. Я ему все рассказал. Он выслушал мои соображения и впоследствии дело прекратил.
Однажды на том же комбинате я лучковой пилой пилил дрова для дезокамеры после ее восстановления. Подошел какой-то человек. Он долго смотрел, как я тружусь и вкладываю в это все, что у меня еще было, а было-то очень мало.
Вид у меня был более чем странный. Кожаное пальто и прочая рвань, меня согревавшая, превращала меня в копию мельника из оперы «Русалка». Подозвал он меня к себе и спросил:
— Кем вы работали на свободе до лагеря и за что сидите... Вы мне все расскажите о себе.
Я ему рассказал о себе все. Посмотрел он на меня и ушел.
На второй день мне нарядчик передал, что я не должен выходить на работу до нового распоряжения главного инженера комбината. Питание должен получать больничное. Распоряжения выходить на работу я так и не получил, а месяца через три меня врачебная комиссия госпитализировала, очевидно, не без участия главного инженера.
Меня отправили в лазарет, где главным врачом был мой друг С. А. Солодовников. Вскоре лазарет был рас
55

формирован и больных отправили кого куда. Я попал на Ракпасский комбинат, на котором шили лагерное обмундирование для всего Севера.
У меня началась первая стадия пеллагры из-за недостатка витаминов в организме. Врачебная комиссия меня актировала.
В лазарете комбината работал лекпомом Иван Александрович Гришин. Он тоже был в моей бригаде в Ин-гаше. Он поставил меня каптером. Я должен был принимать одежду у поступающих в лазарет и выдавать ее при выписке. А когда больные умирали, я сдавал вещи в общую каптерку.
Однажды, проверяя формуляры, главный инженер комбината Кудряев заметил в моем формуляре, что я инженер. Он потребовал направить меня к нему куратором. Для меня в то время все было безразлично. Я мог сидеть часами и не двигаться, и не думать ни о чем вообще, и ничего не соображать. Чтобы дойти до конторы метров 300, мне надо было около часа времени. На ступеньки я поднимался на четвереньках, а на нлощад-ке, держась за стену, поднимался в вертикальное положение и двигался дальше. Я тогда вообще ничего не мог делать, а тем более курировать на комбинате.
Несколько раз я просил Кудряева меня от этой работы освободить, но он не соглашался, а тут еще и с питанием получилось недоразумение. Мне бухгалтерия начисляла питание по первому котлу, а не как положено инженерно-техническому персоналу. Куратор, по их понятию,— это что-то аналогичное курьеру, а курьеру положен первый котел.
Вскоре Кудряева куда-то перевели. Начальник комбината Петр Павлович Болыпеменников (говорили, что он был работником МГБ) вызвал меня к себе и спросил:
— Почему вы просили Кудряева освободить вас от этой работы?
Я ему откровенно сказал:
— Вы сами видите, что я совершенно бесполезный человек, а работник тем более, поэтому я и просил меня освободить.
Болыпеменников посмотрел на меня и говорит:
— Да, в таком состоянии вы для комбината бесполезный человек, а работник тем более. А расскажите-ка вы мне о себе все и откровенно, кем вы работали на воле. *
Он терпеливо меня выслушал и произнес:
56

— Вот что, старик... Вы духом не падайте... Я вас подниму на ноги. Пойдете отметчиком на кухню, а туда я передам, чтобы они вас кормили сколько вам хочется.
Я его поблагодарил и ушел.
Назначили меня отметчиком на кухню. В мою обязанность входило: выписывать из рабочих сведений начисленное питание, сдавать это на кухню, проверять выдачу питания заключенным и получать продукты.
На этой работе я первое время приходил в ужас. Целый день ел и все время был голодным. Ел, ел, и не наедался/Месяцев через семь стал приходить в норму. Начал быстро ходить. Помимо работы на кухне, работал в цехах как инженер-технолог комбината. Новый главный инженер Николай Иванович Денисюк стал просить у начальника переключить меня только на работу на комбинате, освободив от работы на кухне. Он в шутку говорил Большеменникову: -■ ■>
— Посмотрите на Бусарева, он румяный стал. Он у нас скоро попросит себе невесту.
Снять меня с кухни начальник согласия не дал. Проработал я на кухне еще месяца три и совершенно пришел в себя.
Когда вспоминаешь этот тяжелый период для всех нас, невольно вспоминаешь товарищей, с которыми нас связала судьба. Задумываешься « над тем, как нам приходилось приспосабливаться к обстановке, в которую мы попадали, и правильно ли мы поступали, когда выписывали питание за работу, которую не производили.
Приходишь к твердому убеждению, что все верно, поскольку все эти отступления делались не для себя лично и поскольку это утверждалось и, наконец, пот скольку кроме питания-то нам больше ничего не платили, а работали от темна и до темна и благодаря этому питанию, заключенные были работоспособные и честно отдавали все свои силы, все, что могли отдать.
В работе они чувствовали себя, как и все советские люди, полезными, нужными для своей родины, которую они любили и понимали, что их наказала не родина, а люди, оказавшиеся у власти, которые делали все это во вред родине.
О некоторых друзьях следует сказать особо, ибо они познаны в беде.
С. А. Солодовников — врач. Вместе с другими он входил в руководимую мною бригаду в Ингаше. Этому человеку очень многие,  в том числе и я, пишущий эти
57

строки, обязаны тем, что остались живы. Он, как главный врач лазарета, поднимал многих на ноги.
Последние четыре года я работал на Ракпасском комбинате Севжелдорлага инженером-технологом комбината. Вместе с начальниками цехов мы устанавливали нормы расхода материала на единицу пошива. Всех честно работавших в цехах нам удавалось в законных нормах кормить, а следовательно, они могли работать, жить. Весь комбинат работал хорошо. Всегда перевыполнял планы.
Какие это были люди. Иван Емельянович Брыксин— начальник химцеха. Инженер. Всегда ой что-то изобретал. Трудно было с машинными швейными иголками, не было их. Он организовал их изготовление, в цеху перебоев не было. Организовал изготовление из консервных жестяных банок пуговиц для всего пошива. Из пластмассы делали домино и другие изделия.
И другие начальники цехов и служб отдавали все свои силы комбинату. Среди них М. А. Садовников — начальник цеха игрушек, Агнеся Ванштейн — начальник гончарного цеха, Войцехович — начальник швейно-ремонтного цеха, Г. Шулая — начальник контрольно-плановой части, Грисевич — старший закройщик швейного цеха и многие другие.
Мне, как заместителю начальника бриза комбината, все рационализаторские мероприятия приходилось проводить через заседание бриза с теми же начальниками, делать экономические расчеты экономии от их внедрения и посылать в управление лагеря.
Однажды произошел курьезный случай. За хорошую работу по линии рационализации начальник бриза, а им числился главный инженер комбината Н. И. Денисюк, был премирован месячным окладом и еще чем-то. Он был удивлен этой премией и не знал, в чем дело. Я ему показал все дела бриза и нашу переписку с управлением лагеря. Он предложил в дальнейшем информировать его о работе бриза.
Шулая как-то в шутку Денисюку сказал:
— Вас, Николай Иванович, премировали-то за работу Бусарева... Вы хоть за это ему пару пачек махорки дали бы.
Этот разговор возымел действие. Денисюк дал мне две осьмушки махорки.
Хочется рассказать еще об одном случае на том же Ракпасском комбинате. Этот случай остался у меня в
58

памяти на всю жизнь^ как какая-то неизлечимая травма.
Лежал я в лазарете, уже поправлялся. Однажды мой сосед по койке подозвал меня к себе и тихо сказал:
— Я вижу, что ты коммунист... Я тоже коммунист. Как коммунист, я тебя прошу о своей последней в этой жизни просьбе. Напиши мне письмо, вернее не напиши, а я тебе буду диктовать, а ты и пиши, что я тебе буду говорить. Это письмо пошли без проверки (мы это делали через вольнонаемных и бесконвойных.— Я. £.).
Часть этого письма у меня в памяти осталась. Вот, что он тогда мне диктовал, а я писал:
«Дорогое и единственное, оставшееся у меня на земле существо... Любимая моя дочурка Наташа! Ты растешь и вырастешь сиротою и сиротою не обычной... Обычных сирот жалеют, иногда им помогают, а тебя сторонятся и будут сторониться, и все это из-за меня, твоего отца, который тебя безмерно любит. ,
Поверь мне, родная моя дочурка, что вины моей в нашем с тобою несчастье нет. В такие минуты, как эта, когда я пишу свое последнее письмо, неправду не говорят.
Когда ты будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет.
Ты, родная моя, меня прости, а когда вырастешь, ты многое сама поймешь, «то произошло и кто в этом повинен.
Ты, родная моя дочурка, вырасти настоящим советским человеком, каким был и твой отец. Этого, уходя из жизни, очень хотел бы твой отец».
Почему я не оставил фамилии и адрес этого письма, чтобы теперь воспользоваться им. Очевидно, только потому, что всех нас, но только в разное время ждало то же самое.
Жить так долго мы тогда и не собирались, и многое запоминать и не старались.
Ф. 244, оп. 2, д. 131, л. 49-^59.
Л. В. КАЮРОВА
Хроника семьи Каюровых
В течение многих лет я занимаюсь биографией своего деда по матери Василия Николаевича Каюрова, профессионального революционера, активного участника декабрьского вооруженного восстания
59

1905 г. в Сормове, одного из. «рабочих вождей» (выражение В. И. Ленина) февральской революции, видного государственного и хозяйственного деятеля. Сам я деда почти не помню: в 1932 г., когда его арестовали, мне было всего четыре года. В памяти сохранилось лишь несколько отрывочных сцен. Однако и в детстве, и в юности я постоянно слышал о деде, можно сказать, вырос в атмосфере воспоминаний о нем, о революции, о том, как В. И. Ленин любил и ценил В. Н. Каюрова1, и как И. В. Сталин, «этот тиран», по выражению моей бабушки Елены Николаевны Каюровой, напротив, «сгубил всю семью».
Не буду пересказывать биографию В. Н. Каюрова: с ней можн© познакомиться по целому ряду доступных материалов2. Остановлюсь лишь на последнем этапе его деятельности — борьбе со Сталиным в начале 1930-х гг.
К этому времени В. Н. Каюров, хорошо знавший жизнь и нужды крестьянства, приходит к выводу, что коллективизация, зажим внутрипартийной демократии, сосредоточение всей власти в руках Сталина ведут страну к катастрофе.
И Каюров — настоящий революционер, типичный представитель старой большевистской гвардии, вступает в решительную, бескомпромиссную борьбу с тоталитарным режимом, принимает последний бей в своей героической жизни.
В 1931 г. в Москве возникают нелегальные антисталинские группы В. Н. Каюрова и М. Н. Рютина, которые вскоре же начинают действовать вместе; 21 августа 1932 г. они сливаются в «Союз марксистов-ленинцев». Ведущие деятели этой антитоталитарной организации — именно антитоталитарной, но никак не контрреволюционной, не антисоветской, как ее характеризовали в то время,— В. Н. Каюров, М. Н. Рютин, старший сын Василия Николаевича — Александр, старые большевики М/С. Иванов и П. А. Галкин. Вокруг них объединились представители почти всех фракций, действовавших в партии в 1920-е гг. По существу, было создано ядро единого антисталинского фронта*.
По поручению В. Н. Каюрова Рютин подготовил два документа; яркое, острокритическое обращение «Ко всем членам ВКП (б)», большой теоретический труд «Сталин и кризис пролетарской диктатуры». Второй документ вошел в историю как «платформа Рютина»4. Обе работы редактировали и дорабатывали В. Н. и А. В. Каюровы, М. С. Иванов*, в тексте «Обращения» как минимум в двух местах заметен стиль В. Н. Каюрова. «Ко всем членам ВКП (б)» в количестве нескольких десятков экземпляров было распечатано на машинке Н. П. Каюровой -г женой Александра»
В целом участники «Союза марксистов-ленинцев» стояли на бу-харинских позициях, но от так называемых «правых»   отличались
60

резким антидиктаторским настроем, считали необходимым «устранить силой» Сталина «и его клику».
«Обращение» распространялось среди членов партий и довольно широко обсуждалось. Но два члена ВКП(б), ознакомившись с «Обращением», перепугались и отправили его в ЦК со своим письмом5. 15 сентября 1932 г. начались аресты, Каюровых взяли в тот же день. Всего по делу «Союза» прошло почти 80 человек, однако наши исследования убеждают, что круг тех, кто знал и поддерживал В. Н. Каюрова и М. Н. Рютина, был гораздо более широким.
Участников и «пособников», то есть тех, кто читал «Обращение», но не донес, исключили из партии, затем во внесудебном порядке одних посадили в тюрьму, других сослали. В 1937 г. их вновь привлекли к уголовной ответственности по тем же самым обвинениям. В тот же роковой 37-й год были расстреляны М. Н. Рютин, М. С. Иванов, П. А. Галкин и многие другие.
В. Н. Каюрова вместе с Александром в 1933 г. сослали на три года в г. Бирск, где он уже после окончания срока внезапно умер 19 марта 1936 г. Анализ всех связанных с этим событием данных позволяет сделать вывод, что В. Н. Каюров был отравлен. Александра после освобождения вновь арестовали и в 1937 г. расстреляли.
Только в 1988 г. В. Н. и А. В. Каюровы были реабилитированы.
Научная биография Каюрова еще не создана. Бесценный архив, собранный им и находившийся в его квартире в Москве (ул. Герцена, 54), был увезен ОГПУ после ареста; исчез и архив его сына Александра.
Предлагаемые читателям отрывки из воспоминаний принадлежат дочери Василия Николаевича — Людмиле Васильевне. Она окончила Тимирязевскую сельскохозяйственную академию и в течение многих лет работала агрономом в Казахстане, затем — под Москвой; сейчас Л. В. Каюрова на пенсии. Ее записки — ценное свидетельство о жизни В. Н. Каюрова и членах его семьи; интересны картины жизни в ту, уже далекую от нас эпоху. «Хроника» знакомит нас с В. Н. Каюровым как человеком, показывает его в различные периоды жизни. Исключительную ценность представляют сведения об Александре Каюрове -г большевике с 1914 г., участнике двух революций и гражданской войны, одном из руководителей молодежного движения в России8.
Думается, что публикация записок Л. В. Каюровой повысит интерес к жизни и деятельности такого замечательного человека, как В. Н. Каюров, к трагической судьбе его семьи, к истории тех нелегких десятилетий в истории России, которые так или иначе отразились на всех нас.
И\ Шишкин
Москва
61

ХАРАКТЕР ОТЦА
О бесстрашии и храбрости моего отца, его способности организовывать и вести за собой товарищей по революционной борьбе свидетельствуют известные всем литературные материалы. К этому следует добавить, что он обладал поразительными способностями к конспирации, был хладнокровным, расчетливым и осторожным подпольщиком.
Помню, как в Петрограде7 к нам на квартиру прибежал запыхавшийся товарищ отца — рабочий Макаров. Отец тревожно спросил:
— Почему запоздал, случилось что-нибудь?
— Да привязался один, но я его запутал и ушел.
— А каким путем шел?
Макаров стал подробно объяснять свой путь, а отец, слушая внимательно, подсказывал, какими проходными дворами лучше можно было пройти, а потом спросил:
— А хорошо ли проверил, не привел ли сюда?
— Не беспокойся, все в порядке.
Видимо, волнение их было так велико, что они не обратили внимания на мое присутствие при этом разговоре.
Вспоминаются также его слова, сказанные по поводу какой-то статьи (это уже в Москве, в 1929—1930 гг., точно не помню), в которой подсчитывались годы, проведенные Сталиным в ссылке:
— Невелика заслуга революционера, того же Сталина, хвастающего тем, что он много раз сидел в тюрьме и годами жил в ссылке. По-моему, хвастать тут нечем, надо было уметь работать на пользу революции на воле и не попадаться в лапы полицейских.
Перед февральской революцией у нас в доме на Выборгской стороне (Языков пер., 11а, кв. 3) хранилось много оружия — в квартире револьверы и гранаты, а на чердаке — винтовки. Склад оружия на чердаке ни разу не был обнаружен никем, хотя жильцы постоянно сушили там белье8.
На нашей квартире бывали нелегальные собрания большевиков. Очень хорошо помню такое собрание в рождественские праздники 1915 и 1916 гг. В спальне отца с матерью стояла нарядная елка, а в большой комнате в несколько рядов были расставлены табуретки с досками. Вечером собралось человек 20—25 народу. Отец позвал меня и дал распоряжение:
62

— Забирай ребятишек и санки. Идите на улицу и катайтесь около дома. Сама внимательно наблюдай, не заглядывает ли кто-нибудь в окна нашей квртиры. Если что-нибудь заметишь, беги в дом и сообщи мне.
Я с чувством большой гордости взялась за выполнение такого поручения, время от времени бегала домой и докладывала, что в окна еще никто не заглядывал. При этом мне удавалось заглянуть в большую комнату: там на скамейках сидели люди, слушая какого-нибудь оратора. Видимо, речи были горячими: в один из «забегов» я видела, как одна из присутствующих женщин вдруг разрыдалась. Иногда гости начинали петь и громко разговаривать.
Часа через два отец велел всем нам возвращаться домой. И тогда начался праздник детей, а взрослые постепенно покидали квартиру.
О роли отца, как руководителя выборгских рабочих, мне говорили и его товарищи, питерские большевики, живущие в Москве (Попов, Бабицин и др.), к чему я еще вернусь в дальнейшем.
Превыше всего отец ценил труд рабочего человека, ценил его и в то время, когда сам работал на заводе, и после, когда занимал руководящие посты. Не раз он говорил нам: «Все, что есть на Земле, все сделано руками рабочего человека, всех нас кормит рабочий».
Помню, как отец гневно кричал на мать, если та допускала какую-нибудь несправедливость по отношению к домашней работнице:
— Как ты смеешь так с ней разговаривать, она такой же человек, как и мы с тобой, она тебе во всем помогает, изволь считаться с этим!
Семья у нас была большая — детей семь человек, в годы гражданской войны и разрухи жилось нам очень трудно. Несмотря на то что отец занимал большие посты, он никогда ни в чем не поступился своими партийными принципами, никогда не позволял себе использовать свое служебное положение. В июне 1920 года мы приехали в г. Семипалатинск. Отец, направленный в Сибирь В. И. Лениным, был назначен чрезвычайным уполномоченным Сибревкома, в его задачу входило организовать работы по строительству Кольчугинской железной дороги и по добыче угля в Кузнецком бассейне. В городе находилось управление Южно-Сибирской железноь дороги, многие инженеры-путейцы сидели в тюрьме. А
63

специалисты отцу были необходимы, без них он не мог начать работы. Прежде всего он стал разбираться, кто из «спецов» может и хочет работать с Советской властью. Таких из тюрьмы освободил, в частности, инженера Генриха Эдмундовича Бандровского, построившего к тому времени уже несколько мостов в России. Об освобождении этого инженера мне впоследствии рассказывала его жена. Она же поведала мне о впечатлении, которое произвел приезд отца на работников управления Южносиба. Инженером там работал некто граф Вольский, его жена в кругу других жен служащих рассказывала, приложив пальцы к вискам:
— Какой ужас! Приехал сюда большевик, говорят, у него куча детей и все поют «Вставай, проклятьем заклейменный!»
...Весной 1921 года мы уехали из Семипалатинска на ст. Бочаты, неподалеку от г. Прокопьевска (между прочим, отец возил меня в служебном вагоне в Прокопьевск и показывал копи — уголь тогда добывался прямо на поверхности). Наш вагон третьего класса, в котором мы жили в Семипалатинске, поставили в тупик , возле соорудили печку. По-прежнему готовили и стирали на улице. Характерно, что три заместителя отца, спецы инженеры по угледобыче и строительству железной дороги и один финансист-хозяйственник жили каждый в отдельном пульмановском вагоне с зеркалами, коврами и прочими удобствами, Отец часто выезжал в Прокопьевск, где добыча угля только налаживалась, и по другим причинам. Улучшить быт своей семьи ему не приходило в голову. Нам тоже казалось вполне естественной такая жизнь. Мы с сестрой уже два года не ходили в школу.
Осенью 1921 года мы переехали в Новониколаевск9, где отец стал работать в Сиббюро ЦК РКП (б). Школы в городе работали плохо, учиться нам с сестрой было негде, и я стала работать учительницей второго класса одной из новониколаевских школ. Осенью 1922 года семья в составе мамы, меня, Вали, Пети и Вити уехала в Москву. Надя в Новониколаевске вышла замуж и уехала на Алтай. Ее мужем стал комиссар Красной Армии Борис Шишкин — в недавнем питерский рабочий, большевик-подпольщик, которого мы знали еще по встречам на Выборгской стороне. Борис — закадычный друг моего старшего брата Александра; оба они были активи-
64

стамн первых революционных молодежных организаций в Петрограде. О том, как рисковала моя сестра, отправляясь на Алтай, где шла жестокая борьба с белыми бандами, рассказал ее сын И. Б. Шишкин10.
В Москве мы с сестрой Валей поступили на младшее отделение рабфака им. М. Н. Покровского, куда принимали подростков — детей рабочих.
Нынешнее поколение ничего уже не знает о рабфаках — рабочих факультетах, а в наше время попасть туда было мечтой многих молодых людей, выходцев из рабочих и крестьянских семей. Рабфак им. М. Н. Покровского был первым рабочим факультетом в молодой Советской республике: его открыли еще в 1919 г. Он был создан при Первом МГУ; в то время существовали Первый и Второй Московские университеты. Второй МГУ прекратил свое существование в 1930 г., разделенный на три института.
Мы вначале поселились в подвале дома на Кудринской улице, а затем переехали в дом Общества старых большевиков на ул. Герцена, д. 54. Обстановка в квартире была более чем скромная. В комнате отца стояли кровать, письменный стол, канцелярский шкаф с отцовским архивом; в столовой — стол, стулья и старенький диван, в комнате братьев — две кровати, письменный стол и стулья.
В скором времени зашел к папе его старый товарищ В. П. Могильников (Таежник), посмотрел вокруг, покачал головой и сказал;
— Что же ты, Василий, так убого живешь, ничего, ты не нажил, ничего у тебя кроме старого дивана и крашеных шкафов нет?
— А мы ведь с тобой революцию делали не для того, чтобы на коврах и диванах сидеть. Мне они не нужны,— ответил отец.
Когда мы уже все жили в Москве, кажется, в 1927 г., отцу предложили зайти получить карточки в закрытый распределитель для старых большевиков. Отец пришел домой, разнервничался и возмущенно сказал:
— Не хочу никаких привилегий. Время еще тяжелое, не все дети в стране имеют молоко, а я, видите ли, каждый день буду по два литра получать. Не хочу!
Мы, старшие, начали его убеждать, говорили, что он неправ, что его отказ ничего не изменит, что у него тоже дети, которых надо кормить. В конце концов, после долгих   дискуссий,   под нашим нажимом он согласился и
53ак. 3783
65

карточки иа снабжение продуктами и промтоварами взял.
Как правило, отец мало вмешивался в домашние и хозяйственные дела. Но если узнавал о каком-нибудь проступке своих детей, срывался, выходил из равновесия. Запомнилось мне чрезвычайное происшествие в нашей семье в Петрограде в 1916 году. Мой 13-летний брат Анатолий вместе с друзьями забрался в чей-то чулан и утащил (а может быть, они только собирались это сделать) кулич. Мальчишек «засекли», пожаловались родителям, в частности, моей матери. Мать сказала отцу, тот помрачнел, подозвал меня и велел немедленно разыскать брата. Я возрадовалась (брат только что крепко насолил мне) и буквально на крыльях помчалась на улицу. Разыскав брата, я, торжествуя, членораздельно вымолвила:
— Анатолий, домой, тебя папа зовет!
Отец в страшном гневе выпорол тогда брата ремнем, кричал, что тот опозорил всю семью. Мать была не рада, что нажаловалась отцу, но остановить его уже не смогла. Я с ужасом смотрела на экзекуцию и, конечно, всем сердцем сочувствовала Анатолию.
Надо сказать, что это единственный случай физической расправы отца: ни он, ни мать никогда не били своих детей. В крайнем случае, мы получали подзатыльники или щелчки по лбу.
Второй раз я видела отца в гневе уже в Москве, примерно в 1927 или 1928 году. Мой брат Петр, художник, попался как-то на глаза отцу в перепачканном краской костюме. Отец вспылил, схватил брата за лацканы пиджака и закричал:
— Ты понимаешь, сколько людей трудилось, чтобы сделать тебе такой костюм, сколько времени и сил они потратили на это! Сам-то ты еще ничего не сумел, а чужой труд не ценишь!
Я была свидетелем этой сцены и, придя следом за отцом в его комнату, осмелилась сказать:
— Папа, вы совсем не умеете воспитывать ребят, то годами не видите, что они делают, не обращаете на них никакого внимания, а тут из-за какого-то пятна устроили такой шум!
На мою дерзость отец, вопреки моему ожиданию, ответил:
— Ты права, но понимаешь, некогда мне ими заниматься, а мать не справляется с ними.
66

Думаю, что дело было не в перепачканном костюме. Младшие ребята учились плохо, болтались на улице, мать' их баловала — не приучила даже постели за собой убирать, они ее не слушались. Все домашние дела она заставляла делать нас — Валю и меня. Старшая дочь Надя всегда была в привилегированном положении. Отец понимал, что упустил ребят, слишком подолгу он в то время жил отдельно от семьи, работая то в Свердловске, то в Грозном. Я с ним там не была и ничего не знаю о его жизни и деятельности на Урале и Северном Кавказе. В 1925 году он окончательно переехал в Москву и стал работать в Истпарте, а затем — в Институте В. И. Ленина. Оба эти учреждения впоследствии слились и образовали вместе с институтом К. Маркса и Ф. Энгельса Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС11.
Для меня отец был всегда образцом принципиальности и честности при решении политических и жизненно важных вопросов. Не так уж часто говорил с нами, но каждое его слово запомнилось мною на всю жизнь. Приведу примеры. В 1924 году приехала я из его родного села Тереньги, где была на каникулах, и с возмущением стала рассказывать о том, что в комсомольскую ячейку села пролезли дети некоторых кулаков.
— А почему ты так зло говоришь об этом? Знаешь, дети за отцов не отвечают. А может, из этих ребят получатся хорошие люди, преданные Советской власти? Разве мало в истории случаев, когда дети дворян и капиталистов уходили от родителей и посвящали свою жизнь революции? Никогда не делайте поспешных выводов, приглядитесь к поведению этих комсомольцев, проверьте их, а тогда уж решайте.
В 1928 году я поехала на первую свою практику в Пензенскую область. Перед отъездом отец сказал:
— Не вздумай там мужиков учить, сама приглядывайся да учись у них, как землю обрабатывать, как рожь-овес сеять, может, со временем из тебя и получится настоящий агроном.
И действительно, крестьяне точно знали, когда нужно приступать к севу той или иной культуры, как лучше обработать засоренное поле, и в этих вопросах понимали куда больше» чем приезжие уполномоченные.
А во время коллективизации в Средневолжской (ныне — Самарская) области и в Казахстане, где мне при
5*
67

шлось работать в 1929 и 1930 годах, я избежала многих ошибок в этом деле только благодаря тщательному обдумыванию и обсуждению с крестьянами всех конкретных действий по обобществлению крупного рогатого скота, сбору семян.
Когда отец вернулся, наконец, в Москву и стал жить с нами, я постоянно перепечатывала на машинке его статьи и брошюры. А писал он в то время немало. Занимаясь этим делом, я всегда удивлялась его хорошему слогу и грамотности, хотя знала, что он окончил всего три класса начальной школы. Всякий раз он просил меня работать внимательно, и если что не так, подправлять, особенно в части грамматики. Конечно, работа эта не проходила для меня даром и крепко сближала меня с отцом.
Его воспоминания о работе с В. И. Лениным, очеркн о февральской и Октябрьской революциях показывают, что отец обладал безусловным литературным талантом, писал живо, ярко, образно. А вот оратором был неважным — в отличие от многих других деятелей революционного движения в России.
Большое влияние он оказал и на мое эстетическое воспитание. Как-то мы с ним вместе были в оперетте смотрели «Сильву» или «Марицу». Заметив мое неподдельное восхищение блестящей музыкой, танцами, пением, отец промолвил:
— Такая пошлость, а ты радуешься!
Этих слов было достаточно, чтобы умерить мой пыл и задуматься над тем, что он сказал. Оперетту я все же не перестала любить.
В другой раз я попала с ним в Большой театр на «Князя Игоря». Сидели в ложе, на хороших местах, настроение превосходное. Отец сидел не шевелясь, чувствовалось, что он весь отдается музыке. А перед коронной арией Игоря нагнулся ко мне и прошептал:
— А теперь слушай хорошенько. Запомни эту арию.
Очень он восхищался голосом Неждановой. Слушая ее пение по радио, я как-то сказала, что предпочитаю низкие голоса, не люблю теноров и сопрано. В ответ услышала:
— Да ты слушай хорошенько. Слышишь, как она верхние ноты берет — настоящий соловей. Неужели не понимаешь, что это за голос!
68

Потом-то и так же, как и отец, замирала, слушая и Нежданову, и Обухову.
Отец был сдержанным человеком, говорил медленно, отличался немногословностью, но вместе с тем обладал чувством хорошего юмора. К нам относился строго и достаточно было одного-двух его слов, краткого замечания по поводу какой-либо нашей провинности, чтобы мы на всю жизнь запомнили, что так делать не годится. Авторитет его был абсолютный. К сожалению он был постоянно занят и не мог уделять нам много внимания. Может быть, поэтому каждое его слово, каждое его замечание так действовали на нас.
В ГОДЫ РЕПРЕССИИ
Об аресте отца я услышала в сентябре 1932 года: на работу мне позвонила сестра Надя и сказала, что сегодня ночью арестовали отца. На мою реплику: «Я так и знала, что этим кончится», — услышала ответ: «Не говори глупости».
После работы я поехала к маме, та подробно рассказала, как тщательно проводился обыск, как увезли весь архив, занимавший целый шкаф в комна¥е отца. Сотрудник ОГПУ перед тем, как увезти отца, сказал матери: «Вы не беспокойтесь, там проверят, если не виноват — выпустят». Мама ответила: «А я и не беспокоюсь, мы к этому привыкли, мало ли Василия Николаевича арестовывали при царе».
Моя реплика на сообщение сестры объясняется следующим: летом 1932 года я приехала в театр «Эрмитаж», перед началом спектакля зашла к брату Александру (он жил во дворе «Эрмитажа»),г, и он попросил перепечатать ему какой-то материал, сказав, что его жена Наташа отказалась это сделать. Я ответила согласием, совершенно не представляя, что это за материал. Из театра я вернулась в квартиру отца поздно, положила сверток на стол, а утром поставила машинку, заложила бумагу, но предварительно стала просматривать материал. Прочитала две-три страницы, там писалось что-то о политической обстановке в стране (точно не помню, что именно). В это время в комнату вошел отец к спросил, что я печатаю. Выслушав мой ответ, отец отобрал у меня материал, сказав, что печатать не надо.
69

Одновременно с отцом арестовали и Александра. Наташа была в это время в Крыму у больной дочери Лианы, находившейся в санатории. Вскоре Наташа вернулась в Москву, и ее сразу же арестовали. Про» держали ее в тюрьме недолго и выпустили.
В марте 1933 года отца и Александра выслали из Москвы в г. Бирск на поселение сроком на три года, а маму выселили из дома Общества старых большевиков, предоставив ей и брату комнату в другом месте. Из партии мой отец был исключен постановлением Президиума ЦКК ВКП(б) от 9 декабря 1932 года13.
В Бирске отцу и брату жилось очень трудно, устроиться на работу не удавалось, 1933—1934 годы были неурожайными, с продовольствием было плохо. Пришлось мне посылать в Бирск посылки с крупой и сухарями. Моя мать и Наташа ездили в Бирск, мне не пришлось там бывать. В 1934 году я отправила туда вместе с матерью мою трехлетнюю дочь Ингу, сама же почти все лето работала в Воронежской области.
В феврале 1934 года мой муж Алексей Прокофье-вич Ларионов был направлен в Казахстан на политотдельскую работу, куда мы с дочерью переехали в сентябре того же года.
В марте 1936 года я получила телеграмму от брата Анатолия, жившего в Москве, о скоропостижной смерти отца в Бирске от инфаркта или инсульта14. В середине лета 1937 года в Алма-Ату приехал брат Александр, сообщивший мне подробности смерти отца.
В марте 1936 года окончился соок ссылки, и они с отцом решили ехать к нам в Алма-Ату, поскольку в Москву им вернуться не разрешили. В один из дней они купили билеты, сложили вещи, и Александр отправился за подводой, чтобы ехать на вокзал. В его отсутствие of-цу стало плохо. Хозяйка квартиры посоветовала ему вымыть голову горячей водой, отцу стало совсем плохо, и он умер. Александра арестовали, предъявив ему обвинение в убийстве отца.
Рассказывая об этом, мой брат, человек, всегда отличавшийся большой храбростью и мужеством, плакал навзрыд, говорил, что это обвинение нелепое, что для него отец всегда был образцом, самым дорогим человеком в жизни. В тюрьме в знак протеста против этого чудовищного обвинения он объявил голодовку. Он мне сказал, что если его когда-нибудь еще посадят в тюрьму, он не выдержит и покончит с собой. На мой вопрос,
70

как он умудрится покончить с собой, сидя в тюрьме, он ответил, что у него при себе теперь имеется яд. «А где же ты его будешь держать, ведь при обыске у тебя яд отнимут?»— спросила я. Он ответил, что яд находится у него между подошвой и стелькой ботинка.
В свое время брат Анатолий, журналист, опубликовал в одной московской газете заметку, в которой рассказывал, как в 1919 г. он и отец, который тогда был начальником политотдела 5-й армии Восточного фронта, под натиском белых отступали вместе с частями Красной Армии из Уфы. Отец все время носил с собой знаменитое ленинское письмо «К питерским рабочим». Такой документ был смертным приговором любому, у кото его нашли бы белые. Анатолии стал просить отца уничтожить письмо В. И. Ленина.
— Пап, а пап!.. Брось документ-то ленинский, поймают с ним, не помилуют...
— Дурень ты, Толька! Не понимаешь. Нельзя ему пропадать.
— Ну спрячь. Подальше спрячь.
— Это, пожалуй, можно...
И прячет его под стельку своего старого сапога15.
Очерк Анатолия я прочитала совсем недавно, в 1986 или 1987 году, И сразу же вспомнила разговор с Александром в Алма-Ате в 1937 году. Наверняка он слышал от отца историю ленинского документа и, чувствуя, что положение может стать безвыходным, решил воспользоваться отцовским опытом. Видимо, хранить под стелькой самое ценное стало семейной традицией...
Александр прожил у нас на квартире недели две, а затем, по предложению моего мужа мы сняли для него комнату, и он жил отдельно от нас. Я в это время часто ездила в командировки и однажды, веонувшись из очередной поездки домой, получила от Александра письмо, где он сообщал, что ему не разрешили жить в Алма-Ате и выслали в Семипалатинск. Письмо он написал в поезде и приложил к нему очень хорошее стихотворение, написанное под впечатлениями этой поездки. Он вообще отличался большим остроумием, писал живо и интересно.
В конце 1937 года я получила от Александра открытку с сообщением о том, что он находится рядом со мной, «по-соседству». А по соседству с нашим домом было управление НКВД. Я отправилась туда, чтобы поточнее узнать о своем брате, но в этот день принимали
71

посетителей на другие буквы алфавита. Надо было ждать довольно долго, чтобы получить сведения об арестованных с фамилией на букву «К». Тем временем пришла вторая открытка от Александра с сообщением о том, что он находится в Алма-атинской тюрьме и просит срочно организовать ему передачу с маслом, сахаром и прочим, так как он до крайности истощен, Я накупила продуктов и отнесла в тюрьму.
Затем, в течение некоторого времени я не получала от брата никаких известий. И вдруг, yate в 1938 году, мне на работу позвонила какая-то женщина и попросила свидания со мной, сказав, что дело касается моего брата. Мы с ней встретились, и она сказала, что ее муж и мой брат сидят в одной камере и что многим заключенным передач не носят, а она не может делать частые передачи. Все, что она передает, делится между всеми, находящимися в камере, поэтому мне надо организовать передачи со своей стороны, а также написать брату записку.
До сих пор я действовала, как говорится, без оглядки, страшно рискуя, а тут что-то, видимо, насторожило меня, и я скорее почувствовала, чем поняла, что эта женщина подослана ко мне, что она провокатор. Поэтому я не сделала передачу в тюрьму и отказалась писать записку.
Недавно, спустя 50 лет, один факт почти с полной достоверностью подтвердил, что неизвестная женщина действительно была провокатором. В 1987 году вышло второе издание книги «В. И. Ленин и ВЧК». В примечаниях указаны годы жизни Александра Каюрова (1899— 1937)- Значит, брат покончил с собой или был расстрелян в 1937 году16. Неизвестная же женщина, якобы по его просьбе, встречалась со мной в 1938 году, когда Александра уже не было в живых. Так что это была обычная в те годы провокация.
После 1937 года никаких сведений об Александре я не имела, вплоть до 1962 года, когда в связи с нашим заявлением в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС о реабилитации отца и брата, мне позвонила инструктор, которой было поручено разобраться с этим заявлением, и сообщила (повторяю дословно) «приятную весть о том, что пришли документы о реабилитации Александра». Но до нас эти документы почему-то так и не дошли...
Каких-либо бумаг,   записей,   документов, фотогра
72

фий от отца и братьев не осталось. Архив отца — ценнейшие воспоминания, переписка с деятелями партии, государства, писателями, прежде всего — с Максимом Горьким, многочисленные фотографии, книги — все это, как уже говорилось, забрали при аресте. То же самое относится и к бумагам Александра, у которого при аресте забрали не только их, но даже роскошное (второе) издание «Сочинений» В. И. Ленина, о чем до самой смерти в 1987 году вспоминала дочь Александра — Лиана. Лишь совершенно случайно сохранилось несколько фотографий и документов, оказавшихся в момент ареста отца и брата у меня и сестры Нади.
В 1938 году в Алма-Ате, опасаясь ареста, я уничтожила все письма — отца, братьев, других родственников, знакомых. Не поднялась рука только на два стихотворения Александра, написанные им в поезде, когда он ехал из Алма-Аты в Семипалатинск. Я перепечатали оба стихотворения на машинке, подписи никакой не поставила, а оригиналы, то есть письма со стихами, уничтожила. Вот эти стихотворения.
Алма-Ата
Ночь. Весь город спит. Пыль лежит ковром. И арык блестит Старым серебром.
Тени. Тополь. Марс. Пес сквозь сон рычит. Ветерок степной В проводах журчит.
Через пики гор Проползла луна: Грусть-тоска в упор Смотрит на меня. ■
Ветерок затих; Пес проснулся, встал, ,.:Я сказал себе: «Счастья ждать устал...»
Второе стихотворение — без названия:
Стук колес, стук колес, Часто, часто, полным вздохом Дышит дымно паровоз.
..Л увез меня, увез В край, где окна снежным мохом Бриллиантятся в мороз.
73

Об аресте матери и братьев Анатолия и Виктора мне сообщила сестра Надя, прислав открытку в Алма-Ату. Это было в марте 1938 года. Маму отправили в лагерь в г. Мариинск Новосибирской (ныне — Кемеровская) обл., а братьев — в другие лагеря. С мамой я регулярно переписывалась и ежемесячно посылала ей две посылки все годы ее ссылки. Посылала главным образом колбасу, грудинку, головками сыр, сухие фрукты.
В середине 1939 года прекратили прием посылок из Алма-Аты, поэтому в феврале 1940 года я решила ехать в Мариинск сама. Мама сообщала письмом, что родственникам дают свидания. Со мной намеревался ехать Геннадий Михайлович Потапов, работавший со мной в Казахстанском институте земледелия. Он боялся, что дорога для меня будет очень трудной. Но мы с мужем отговорили его от этого мероприятия, и со мной поехал брат Алексея Прокофьевича — Михаил. Взяли мы с собой столько продуктов, что одной мне было бы не под силу везти. С нами был огромный чемодан и сумки с вареньем.
Доехали до Новосибирска, где была пересадка. Новосибирский вокзал являл собою примечательное зрелище: трехэтажное здание было битком набито народом, уезжавшим из Сибири; нам сказали, что на вокзале насчитывалось в то время около трех тысяч людей. Прежде всего мы решили купить билеты (обратные) до Алма-Аты. Заняли очередь, оказались 250-ми. Стоявшие в очереди сказали, что они стоят в очереди уже 10-й день и что на поезд Новосибирск — Ташкент билеты достать невозможно. Тогда мы взяли билеты до Мариинска на ближайший скорый. Билеты были только в мягкий вагон, что нас не очень устраивало, так как денег было маловато.
Утром прибыли в Мариинск. Потом в столовую. Там получили очень жидкую похлебку из воды и капусты, на второе — жидкую кашу, хлеба, не давали совсем. Так же кормили и в Новосибирске. Возле стола собралось несколько очень истощенных людей, ждавших конца нашей трапезы. Спросив, можно ли доесть то, что мы не съели и получив разрешение, они мгновенно доели наши остатки.
Затем разыскали мужичка, имевшего лошадь, и наняли его для поездки в лагерь. Моооз стоял сильный, —39—40°С, путь далекий — 25 км. Положили вещи, сели сами и выехали из Мариинска.    Лошадь была на
74

столько слаба, что не могла тащить весь груз, ее хватало только на то, чтобы тащить сани и наш чемодан. Всю дорогу мы в основном шли пешком, присаживаясь на сани по очереди, когда очень уставали. Через 10— 12 км остановились в какой-то деревушке на отдых, а к вечеру все-таки добрались до села, отстоявшего от лагеря всего в 2—3 км. Заехали в знакомый извозчику дом и там переночевали. Хозяева встретили хорошо, дали поесть, хотя еды у них тоже не было. В доме был ребенок, тяжело болевший поносом,— нужен был рис. По возвращении в Алма-Ату я послала им соответствующую посылку. Хозяева дома рассказали, что у них в Сибири всюду лагеря,— показывали, где они находятся.
Часов в 9 утра мы с Михаилом Прокофьевичем, прихватив свой груз, двинулись к лагерю. Там я пошла на прием к начальнику лагеря и услышала в ответ: «Вам надо было в Новосибирске обратиться в управление Сиблага и получить разрешение на свидание. Поезжайте туда и, если получите разрешение, возвращайтесь обратно, сам я разрешение дать не имею права». Увидев мое расстроенное лицо, добавил: «Единственно, что я могу — это разрешить вам сделать передачу, поскольку вы проделали такой большой путь. Идите к проходной будке, вот вам пропуск на передачу».
Пошли с Михаилом Прокофьевичем к будке. Около будки — ворота, у ворот — вышка с часовым. Было 12 часов дня, и в это время к воротам подошла толпа женщин, возвращавшихся с работы в лагерь на обеденный перерыв. Все они были закутаны в какое-то тряпье, на ногах у многих намотаны рукава от старых стеганок. Все сразу остановились и спросили: «Вы к кому?» Услышав в ответ, к Каюровой Елене Николаевне,— многие заплакали; а затем одна сказала: «Мы преклоняемся перед детьми Елены Николаевны». Мой ответ, мы, мол, тут ни при чем, это она нас так воспитала, — вызвал только слезы.
Интересно вел себя часовой на вышке: он не мешал мне разговаривать с заключенными, а когда перед вбр®-тами появилась мама, дал нам возможность поговорить в присутствии всей толпы и сторожа, находившегося в будке. Мама расспрашивала о всех родных, и мы обе заливались слезами. Затем часовой сказал, чтобы заключенные женщины проходили в ворота. Они прошли, две из них подхватили маму под руки и повели ее к баракам, отстоявшим довольно далеко от ворот. Однако во
75

рота не закрывались, пока мама, поминутно оглядываясь, не скрылась из вида. Затем ворота закрылись, и мы поплелись в село.
В тот же день мы отправились таким же манером обратно в Мариинск. Дорогой наш возчик все уговаривал нас купить у него лошадь за 25 рублей и ехать на ней в Алма-Ату: «Все равно лошадь я не прокормлю, и она сдохнет. А вам билеты трудно будет доставать».
...Мама была осуждена на 5 лет, но во время войны, в 1943 году, незадолго до окончания срока, ее, как и многих заключенных пожилого возраста, из мест заключения освободили. Мама совершенно неожиданно явилась в Алма-Ату, худая, замученная. Я ее отмыла, накормила, привела в норму. Но долго жить у нас НКВД ей не разрешил, пришлось отправить ее в районный центр, за 25 км от города, где мой товарищ, работавший там агрономом, снял для нее квартиру. Через несколько месяцев она по приглашению семьи Шишкиных уехала в Ташкент, где и жила до переезда всей семьи в Москву.
Моя мать, Елена Николаевна Каюрова, была женщиной малограмотной, ничего, кроме писем, не писала. Но все же два документа, представляющих определенный общественный интерес, она оставила. 19 ноября 1957 года она написала заявление о реабилитации на имя К. Е. Ворошилова, который в то время был председателем Президиума Верховного Совета СССР. В заявлении она, в частности, писала:
«В 1932 г. был арестован мой муж Каюров Василий Николаевич, бывший рабочий Сормовского, а затем ленинградских заводов Лесснера и Эриксона, член партии большевиков с 1898 г.
Мой муж был старый подпольщик и в своей жизни выполнил не одно задание товарища Ленина. Товарищ Ленин хорошо его знал и не раз ставил в пример другим...
В июле 1917 г. мы скрывали Владимира Ильича на своей квартире в Ленинграде на Выборгской стороне, Языков переулок, дом 11. От нас он перешел к Аллилуевым.
Мне, жене подпольщика, приходилось прятать нелегальную литературу, нести охранение нелегальных собраний, участвовать в революции 1905 г. в Сормове и в 1916—1917 гг. в Ленинграде  и кормить своим трудом
76

детей, когда муж отсутствовал или подвергался репрессиям со стороны царского правительства.
Сын мой Александр, также старый член партии, был участником боевой дружины.
Много нам пришлось пережить в старое время, но еще больше пережили мы в нашей собственной стране после ареста мужа.
Одновременно с мужем был арестован мой сын Александр, немного позже Петр, Виктор и Анатолий, и, наконец, была арестована и отправлена в лагерь и я, шестидесятидвухлетняя старуха. Комнату отобрали».
16 июня 1958 года по протесту заместителя прокурора РСФСР, президиум Мосгорсуда отменил постановление особого совещания при НКВД СССР от 28 сентября 1936 г. Дело в отношении Е. Н. Каюровой было «прекращено за отсутствием состава преступления».
В заявлении моей матери на имя Ворошилова есть некоторые неточности; так, отец был членом партии с 1899 года, а не с 1898 года; Ленинград в то время назывался Петроградом; матери в год ареста было 60, а не 62 года. Но главное не в этих огрехах, а в том, что Елена Николаевна Каюрова всего в нескольких фразах рассказала о главном в своей жизни, об участии в революционной работе, о трагедии семьи.
Мама правильно назвала наш адрес в Петрограде: Языков переулок, дом 11. В воспоминаниях отца указан неверный адрес: Языков пер., д. № 2, который и пошел гулять во всей литературе о Ленине, упоминаясь в десятках книг и статей.
Между тем еще в 1930 году в воспоминаниях Е. Н. Каюровой и М. Н. Прытковой в газете «Пролетарий» (22.01.1930) был назван правильный адрес — Языков пер., дом Па, кв. 3. Это же мама повторила и в своем заявлении о реабилитации, этот же номер дома хорошо помню и я сама.
Мама пишет, что Александр был «участником боевой дружины». Очень важный факт: об Александре Каюрове в исторической литературе упоминают редко, так что важно каждое свидетельство. Он действительно был участником рабочей дружины, в составе которой сражался с полицией на улицах Петрограда в дни февральской революции 1917 года.
Другой документ — написанный рукой Елены Николаевны, ряд фамилий. Это — удивительный исторический документ, который мы в нашей семье называем — «Спи
77

сок друзей Василия Николаевича и Елены Николаевны Каюровых». Вот он дословно: «Павлов Дмитрий Александрович. Алексей Баранов. Фадеев Н. М. Заломов Петр Андреевич. Елизавета Андреевна Заломова. Плесков. Мочалов. Дрязгов. Костя Лебедев. Гордиенко. Куклин. Дмитриев. Урыков. Гаринов. Чугурин. Алемпи-ев. Шпагин. Макаров. Замятин. Князев».
Из перечисленных в списке людей я хорошо помню Дмитрия Александровича Павлова. Он был красивым человеком, наиболее начитанным и образованным среди сормовских и питерских рабочих — друзей отца. Павлов — самый близкий друг Василия Николаевича, который его очень любил. Хорошо помню и сына Павловых — Витю, с которым играла в детстве. На самом деле его звали Вячеславом, но и в семье, и среди друзей его звали все только Витей.
П. А. Заломов — сормовский рабочий, прототип Павла Власова, героя романа М. Горького «Мать». Павел Мочалов — начальник боевой рабочей дружины во время вооруженного восстания 1905 года в Сормове. Григорий Дрязгов — активист молодежного движения в Питере. В 1920-е годы он, кажется, примкнул к троцкистам, в годы репрессий был арестован; о его дальнейшей судьбе я ничего не знаю. Дрязгов был большим приятелем Бориса Шишкина.
Костя Лебедев, И. М. Гордиенко, Куклин — члены Выборгского райкома партии в 1917 году. Гордиенко — человек несамостоятельный; отец много сделал для него в материальном отношении. После революции Гордиенко держался осторожно, вступил в Союз писателей и уцелел в годы репрессий. Умер он уже после войны — в 1957 году. И. Д. Чугурин — старый друг отца еще по Сормову. В феврале 1917 года они вместе возглавляли Выборгский райком. А. Ф. Дмитриев прожил, кажется, дольше всех и умер в Москве совсем недавно. С ним поддерживала отношения моя племянница Лиана, я же о нем практически ничего не знаю, кроме того, что он был большим говоруном.
У меня было четверо братьев: Александр, Анатолий, Петр и Виктор.
АЛЕКСАНДР КАЮРОВ
Александр родился в 1899 году в Сормове. Образование — несколько классов начальной школы. С 14 лет работал в Петрограде на заводах Лесснера и Пузырева
78